Туман над Токио

Маэстро, благоухающий, дарящий имперские кивки даже мелкоте, прибыл довольно рано, минут за пять до вступительной мелодии. Проходя мимо меня, он, как и вахтёрша, воспользовался дактильным языком, скрутив мне пальцами «ОК».

Пришло время встать позади кумира в очередь на сцену. Кейширо-сан любовно поправил хозяину лацкан пальто, затем по-свойски поприветствовал Татьяну и… остановил на ней пристальный взгляд:

– Не выспалась, что ли? Или самочувствие не ахти?

Реплика секретаря, естественно, привлекла внимание босса, и тот, обернувшись к Татьяне, предложил свою версию:

– Вирус, наверное, подхватила…

Татьяна вспыхнула:

– Ну что вы, Нагао-сан, я абсолютно здорова! Просто совершила утреннюю пробежку к театру, чтобы не опоздать…

– А бежать зачем?

– Проснулась поздно… Будильник не услышала…

– Ночью не спишь, что ли? Раз будильник не слышишь?

Бутафорская лиса смутилась и покраснела.

– А живёшь где? – разговорился маэстро.

– В пригороде… час езды отсюда на поезде JR[126].

– Час езды? А пригород как называется?

– Кавасаки… – обрадовалась вопросу Татьяна.

– Угу… знаю…

Непринуждённо, легко, без колебаний хозяин вступал в диалог с Татьяной. А мне доставалось лишь притяжение глаз, магнетизм, внушение черти чего по гравитационной волне, телепатия, мутящая моё рациональное мышление и угощающая тумаками европейский прагматизм. Истинно то, что полезно. А какая мне польза от недомолвок, намёков, побуждений к домысливанию и сомнительных признаний в глубине янтарных глаз? Что, у кумира кишка тонка подойти к леди из Букингема и без обиняков заговорить с ней?

Леди это заело… Итак, пора расквитаться за магнетизм! До окончания гастролей чуть больше недели. Истори… нет, истерический момент наступил!

Я покидала закулисное пространство справа от сцены, а слева, за поворотным кругом, маэстро, бросив в мою сторону молниеносный взгляд, прибавил газу, чтобы синхронно со мной попасть в кулуар.

Рыболова на том конце кулуара не было. Зато Нагао-сан парил орлом, впившись в меня зорким оком. Кропотливо, с напускным усердием я задрапировала за собой маскировочный занавес, повернулась спиной к широкой улыбке маэстро и вырулила на развилку своей новой дороги, в ближайший лестничный пролёт.

* * *

Оставив кумира домысливать, расшифровывать кодировку размежевания в кулуаре и шевелить мозгами над намёками, леди преспокойно расчёсывала свой накладной хвост в гримёрной у зеркала. Из коридора послышался раскатистый смех Татьяны и Агнессы:

– Ну вот, а он меня спрашивает: «Где ты живёшь?» А я ему – в пригороде Кавасаки!

– О-о, Татьяна, прям как пить дать! Подъедет на «мерседесе» посетить тебя на дому!

– Ха-ха-ха!

Болезнь Татьяны как волной смыло… Порозовела… Счастливый смех, тоски в глазах как не бывало… Уж не влюблена ли она? С лица сошла от безнадёжной любви, а тут предмет её чувств спросил о местожительстве, так, от скуки, к слову пришлось, и она воспрянула духом.

Опять бутафорская лиса попадала впросак: ни один японец, ни фермер, ни якудза, ни корифей не отправится из чувства самурайского достоинства стучать в дверь к женщине. Здесь донжуанов и виконтов де Вальмон нет.

* * *

В антракте была доставка ланч-боксов от киноконцерна, сладостей от госпожи Фуджи, а фруктов не поступило.

Перед сценой бала настроение у хозяина было скверное, а на сцене он опять устроил мне передачу мыслей на расстоянии «В чём моя вина?» Я в срочном порядке телепатировала: «Угадайте!»

С бухты-барахты у Соноэ-сан развязался язык, и она не отпускала меня к рампе и зрителям, тренируя свой французский прононс. Кто знает, может, в первых рядах зрительного зала сидел её ухажёр и ей понадобилось блеснуть перед ним иностранной речью?

Наконец-то Кейширо-сан принёс фрукты… И у моей телохранительницы, пирамиды с пуленепробиваемыми стёклами, появилась уйма работы: сохранить моё тело от несанкционированного доступа к нему душевного мусора, психологической накипи и нравственных токсинов наших благовоспитанных девушек.

Татьяна вновь скисла…

На улице было солнечно и, во избежание трёх мучительных часов в гримёрной, я пересидела их в интернет-кафе.

Перед началом вечернего спектакля Кадзума покрутился возле меня с задумчивым видом, но заговорить не посмел ввиду тактики безразличия, предпринятой мной, чтобы отпугнуть парня.

Татьяна, на этот раз скромно опустив голову, встала на пути у хозяина, но тот не остановился поболтать, а бесчувственно отвернулся, подавив зевок.

Когда я поднялась на палубу судна «Faith», изображая безбрежное ликование при спуске на нагасакскую землю, какой-то достопочтенный зритель в середине партера зааплодировал, но зал не последовал его примеру и не взорвался овациями, предательски держа руки на подлокотниках кресел.

В кулуаре у меня больше не было причин к размежеванию с маэстро. Проходя мимо его гримёрной, я заметила на другом конце господина Кунинава.

– Сегодня селёдка или тунец? – начала я рыбацкие байки.

– Уф-ф, нынче – морской окунь… один малёк… – молвил земляк.

– А у меня вообще ничего не ловится… Погода плохая… Вся рыба залегла на дно…

– И ты вчера, что ли, залегла на дно? На ужин вот не пришла…