Туманное Звено. Стихотворения

Нам так положено от века —
холодными нас не зови,
но любим мы не человека,
а лишь лицо своей любви.

С трудом мы двинулись в дорогу,

она пустынна и нища.
Душа шагает с нами в ногу,
лицо любви в пути ища.

Дает усладу и мученье

нам средь пустыни водоем,
и путеводное значенье
лицу любви мы придаем.

Любовь — пусть без любви в основе…

Но слову это всё равно:
как рыбье серебро в улове,
блеснет и упадет оно.

МУЗЫКА

В молчании, конечно, нет увечья —
молчащего калекой не зови, —
но бедная природа человечья
для пения нуждается в любви.

Любовь — язык до звука сократила,

и звук ввела в запретный мир примет,
и черепа коробку превратила
в огромный музыкальный инструмент.

Не удивляйся, ночь, что облаками

мне кажутся во тьме твои леса,
что облака плывут ко мне клоками —
мне музыка вздымает волоса.

Исходит допотопною тоскою

сознанью неподвластная душа,
спеша одушевить моей рукою
негнущийся конец карандаша.

Лишь музыкой к несчастью я дышала,

могу ль ее за это я карать?
О музыка, не ты ль мне жить мешала,
не ты ли мне поможешь умирать!

ПИСЬМО

Машинка сделана из стали,
но я ей говорю: дыши.
Я благодарна Вам, что стали
Вы пищей для ее души.

Я Вам пишу. Я не Татьяна,

и не Онегин, знаю, Вы.
Но нет строенья без изъяна,
и нет без сердца головы.

Тень Ваша ночью предо мною.

Она ведет меня туда,
где под восточною луною
бараньи движутся стада.

Там кажутся волной бараны,

пастух ныряет в их гурьбе.
Там мудрецы врачуют раны
и боль других берут себе.

Я вижу розовые горы,

лазурь персидской бирюзы
и перл мерцающий, который
есть воплощение слезы.

Жизнь устрицы — в растворе соли,

цвет устрицы — смиренья цвет.
Но перл, сиянье скрытой боли,
останется на много лет.

Переживет он известь створок,

и фосфор птичьего яйца,
и кости тех, кто так мне дорог,
как этот перл — казне купца.

ПОЕЗД

Пей, паровоз! В тебя вливают воду,
тебе кидают черных гор пласты.
И жидкость, вырываясь на свободу,
рождает пар. Им пользуешься ты.

Я не живу, я нахожусь на свете

проездом через собственную жизнь.
Совсем в конце, почти уже в просвете
туннеля, вижу, страсть моя лежит.

Жестокий час! Опасно нарастает

спор поезда во тьме с самим собой.
Когда в туннеле облако растает,
страсть сделается вдруг моей судьбой.

На станции, с непринятым прошеньем,

останется усталый человек.
Жизнь каждая кончается крушеньем:
и было так, и будет так вовек.

СУДЬБА