Туманные аллеи

Беспокоит одно: сын все чаще встречается с Покровским. Тот живет все в той же квартире, занимается все теми же делами, выглядит иногда полным бомжем, но иногда молодящимся миллионером, у него прекрасные зубы, которые ему бесплатно – да, бесплатно – лечат какие-то девушки-стоматологи, густые волосы без признаков седины, он так же строен в свои пятьдесят пять, я же говорю – неубиваемый и неувядаемый. Невероятный. В него за эти годы стреляли из дробовика, изрешетив все туловище, дважды проламывали голову, один раз в туалете какого-то ресторана били целой компанией, обрушив на него напоследок чугунный радиатор отопления, оторванный от стены, он дважды был под судом – за совращение несовершеннолетней и за попытку похищения какой-то красавицы из какого-то пригородного поселка, оба раза его отбили друзья, он уверяет, что ни в том, ни в другом случае не был виноват, несовершеннолетняя сама его совратила, сказав, что ей восемнадцать, а красавица спряталась на заднем сиденье машины, он обнаружил ее только в городе… Ну, и так далее. Сыном он мало интересовался до тех пор, пока Кириллу не стукнуло двадцать и он, немного отстававший во всем от сверстников, мягкий мамин сын, вдруг как-то сразу стал мужественным, поумнел, помогает мне во всех делах; все бы хорошо, если бы не участившиеся встречи с отцом.

Именно с момента его возмужания Покровский обналичился в нашей жизни, возжелал общения с сыном, но Кирилл не очень-то шел на сближение. До последнего времени. Что изменилось, что произошло, я не знаю. Мучаюсь этим, спрашиваю Кирилла, он пожимает плечами:

– Да просто – нам есть о чем поговорить.

– Раньше тебе это было неинтересно.

– А теперь интересно.

– И о чем вы говорите?

– Ну… Вообще.

Уходит от ответа. Задумчивый какой-то стал. И мне очень тревожно. Недавно позвонила Покровскому, будто бы просто узнать, как он там. Он меня, конечно, сразу раскусил:

– Беспокоишься за Кирилла? Я его ничем не совращаю, не бойся.

– А я все-таки боюсь. Зачем он тебе?

– Я ему нужен. Наступает момент, когда сыновья уходят от матерей к отцам. У него это очень поздно, но лучше, чем никогда.

– Покровский, послушай меня. Если с ним что-то случится, я тебя отравлю. Как твоего поганого пса. Или найму киллера, чтобы тебя пристрелили. Надеюсь, ты понимаешь, что я не шучу.

– Понимаю. А пес был не поганый. Хороший был пес. Но и ты оказалась хорошая сука.

– Давай, оскорбляй.

– Наоборот, я хвалю.

Вот так и поговорили.

А собак после Дебби он больше не заводил. Сейчас занимается нелепым делом: купил подержанное корыто, гордо называемое яхтой, класса «река-море», пятый год ее ремонтирует и хочет совершить кругосветное путешествие. В одиночку. Я спросила:

– Зачем?

Он ответил:

– У меня мечта – умереть в океане.

Я посмеялась, а сама вот сижу и думаю – черт его знает, может, так и сделает, у него ведь сроду не поймешь, где фантастика, а где реальность.

Постскриптум Сюжет для большого рассказа

Сорин. Вот хочу дать Косте сюжет для повести. Она должна называться так, «Человек, который хотел».

А. Чехов. «Чайка»

«Да-с, я знаю, – перекрикивал нас седой господин, – вы говорите про то, что считается существующим, а я говорю про то, что есть».

Л. Толстой. «Крейцерова соната»

У него был ироничный и бойкий взгляд человека, который знает о жизни всю горькую правду. Такой взгляд встречается у милиционеров, любящих пофилософствовать с попавшими в их лапы шибко грамотными. Дескать, удивитесь, насколько я не дурак, хоть и милиционер.

Впрочем, давно уж нет милиционеров. Съел медведь чижика, одним шальным указом премьер Медведев, ставший, если кто помнит, зиц-президентом, отбросил в прошлое огромный пласт литературы и кино, где люди из милиции были частыми персонажами, причем не всегда отрицательными. Теперь если кто натыкается на такого героя, сразу понимает – это было в минувшую эпоху, это старина. А стариной у нас интересуются все меньше.

Он рассеяно шел мимо, увидел меня, улыбнулся как знакомому. Я машинально улыбнулся и кивнул в ответ. Он принял это как приглашение к общению. Подсел, спросил:

– Тоже на Челябинск застряли? Еще на час отложили, погода.

Я всматривался. У меня плохая память на лица.

– Нет, вы меня не знаете, – засмеялся он. – А я вас сразу узнал. Я у вас в друзьях, но под псевдонимом, не люблю светиться. На фейсбуке, – пояснил он. – Некоторые говорят – на фейсбук, а я считаю, попало слово в русский язык – все, склоняйся. Вот из-за кофе спорят – он, оно, а раньше говорили – кофий. Это правильнее. И песня такая была, про чашку кофию. Марина Хлебникова пела, помните ее? Должны помнить, мы примерно одного поколения.

– Помню.

– Я вас читаю, иногда комментирую. Редко. Не ввязываюсь в ваши споры. Вы, как я понял, недавно книжку под Бунина написали? «Туманные аллеи», не ошибаюсь?