Туманные аллеи

– А у нее получалось! И во всем так. Вы бы видели, как она за столом сидит – и ведь дома, не в ресторане! Вилочка справа, ножичек слева, салфеточки, для яичек рюмочки-подставки, для каждого блюда своя тарелочка, ест не быстро и не медленно, а чтобы вот точно почувствовать момент насыщения и перестать. Она и сексом занималась, как обедала. И мной управляла. Или: тихо, тихо, не торопись. Или наоборот: уже можно. А сама уже отдыхает, тебя не дожидается… Да нет, чего я тут клевещу, это же не главное, отличная женщина, все хорошо, кроме любви. Не было. И у нее не было. Но было чувство собственности, да еще какое. То есть – и сама не гам, и другим не дам. Ревнивая была жутко. И пьянство мое пресекала. Но я ее все-таки ценил, гордился – и умная, и красивая. Грело это мое честолюбие, мне все знакомые завидовали. В самом деле, вот тебе твой сексуальный идеал, вот тебе благополучие, чего еще? А я через три года ненавидел ее больше, чем намбер ван. До злости. Начал все-таки выпивать. Назло. Две женщины было в этот период. Назло. Я заметил: когда для удовольствия с ними сходишься, тогда труднее, а когда назло, очень помогает. И был в поиске постоянном, потому что странно уйти, когда не к кому. Повод нужен. А время мутное, перестройка, все прочее. Бизнесы всякие пошли, я подключился. На этой почве встречаю энергичную девушку, женщину, около тридцати, но как девочка. И она была в каком-то смысле моей настоящей первой.

– То есть?

– Бешеная была. Совпали темпераментами. Обожала это дело. Я до нее не разворачивался в полную, так сказать, амплитуду. Был узкий коридор привычных навыков, примитивный, если честно. А она мне такой простор открыла! Талант и мастерство, чего уж там. Ну, то, что называют техника секса. И она относилась именно технически, но вкладывала всю душу. Вот сочетание такое. До бессознательного состояния, до обморока, но обморок этот грамотно готовила. И не стеснялась учить меня. Исследовать этот космос. Что-то вроде тантрических практик, но без фанатизма. Я по-настоящему заболел сексоголизмом именно после нее. От намбер ту ушел без колебаний, почувствовал как бы свободу бессовестности, прекрасного эгоизма. Рассуждал – мне тут такое открылось, а я буду прозябать в семейном лоне и мучиться? Я вообще понял, что не семейный человек. И не коллективист. У меня и бизнес сложился такой, я специалист индивидуального профиля. Вся фирма – я и бухгалтер, она же юрист, дама уже в возрасте, но незаменимая. Это детали. А женщина эта была замужем, что ничему не мешало. Я ее мужа в глаза не видел и даже не узнал, кто он. Она меня чутьем угадала. Встретились по делу в ресторане, обсуждали, ее сотрудники, мои сотрудники, потом мы двое остались. Зимой было, я ей пальто подаю в гардеробе, через зеркало смотрю на нее, а она: да ты, похоже, человек моего полета. Так и сказала: моего полета. И я сразу ее понял, говорю: да. Она тут же из автомата звонит мужу: задерживаюсь, срочно надо съездить там куда-то с ночевкой, буду завтра, не волнуйся. Потом подруге звонит: нужны ключи. Поехали к подруге, она взяла ключи от квартиры, на окраине чья-то квартира была, а может, снимала с подругой для отдыха. И там она меня обработала.

Целый год я был счастлив, ни с кем больше такого безумия не было. Да нет, не безумие, наоборот, просто два человека выжимали друг из друга все, что было можно. Вы скажете – в примитивном плане. Наверно. Может быть. Она тоже была в каком-то смысле больная. И я больной. И мы друг друга лечили. От мужа и дочери она уходить не собиралась, даже речь об этом не шла. Но тут я замечаю, что опять смотрю на других. Наверно, мы с ней дошли до какого-то предела. Один раз предложила позвать девушку по вызову, проститутку. Они же всегда были, а в девяностые появились в массовом порядке, почти легально. Объявления в газетах в рубрике «досуг», листочки на дверях подъездов, все прочее. И она захотела посмотреть, как я это делаю с другой.

Я пошевелился, повел плечами туда-сюда, закинул голову назад, вытянул ноги, разминая затекшее от долгого сидения тело. Он догадался:

– Неприятно слушать?

– Не люблю подробностей такого рода.

– Да любите! Все любят. Но мы очень лицемерные. Двойственные.

– Согласен. Но мне в некоторых вещах нравится быть лицемерным и двойственным.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– А в книгах как же?

– Что в книгах?

– Как вы об этом пишете?

– Никак. Я об этом не пишу, – сказал я, вспоминая, пишу ли на самом деле или не пишу. Не вспомнил. Если и пишу, то не так, успокоил себя.

– Да? Стесняетесь или не знаете предмета?

– Стесняюсь.

– И вся русская литература такая. Идеалов полно, а жизни боимся.

– Или уважаем ее. Жизнь.