Туманы Авалона

В зеркале возникли размытые очертания лица – сперва ее собственного, но вот отражение вколыхнулось, начало неспешно меняться, превратилось в грозный облик Богини в венке из рябиновых ягод. Затем вода прояснилась, успокоилась, и Игрейна увидела – но не живое, говорящее лицо, на что уповала и надеялась. Молодая женщина заглядывала в знакомую ей комнату. Некогда здесь были покои ее матери на Авалоне, там толпились женщины в темных одеждах жриц, и поначалу Игрейна напрасно высматривала сестру, ибо в комнате царил переполох и все метались туда-сюда, входили и выходили. Но вот и сестра, Вивиана: вид у нее измученный, осунувшийся, совсем больной, она все расхаживает и расхаживает без остановки взад и вперед, опираясь на руку одной из прислужниц… И Игрейна в ужасе поняла, что такое видит. Ибо Вивиана в светлом платье из некрашеной шерсти была беременна: из-под ткани выпирал огромный живот, лицо исказилось от муки, она все ходила и ходила, – вот и ее, Игрейну, так же водили повитухи, когда у нее начались схватки…

«Нет, нет! О, Матерь Керидвен, благословенная Богиня, нет… так умерла наша мать, но Вивиана была уверена, что уже вышла из детородного возраста… а теперь умрет и она… в ее годы невозможно родить ребенка и при этом выжить… почему, ну, почему она, узнав, что зачала, не избавилась от плода при помощи какого-нибудь снадобья? Теперь все их замыслы пошли прахом, это конец…

И я тоже погубила свою жизнь благодаря сну…»

Но Игрейна тут же устыдилась своих мыслей: как можно думать о собственных горестях, когда Вивиане вот-вот предстоит слечь и мучиться родами, от которых она, пожалуй, уже вряд ли встанет. В ужасе, рыдая от страха, Игрейна не находила в себе сил оторваться от зеркала, и тут Вивиана подняла голову, поглядела куда-то мимо головы жрицы, на руку которой опиралась, и в ее помутневших от боли глазах отразились узнавание и нежность. Голоса Игрейна не слышала, однако ощущение было такое, точно Вивиана обратилась напрямую к ее сознанию: «Девочка моя… сестренка… Грайнне…»

Игрейне захотелось окликнуть ее, вложив в этот зов все свои муки, и горе, и страх, но как можно обременять сейчас Вивиану грузом собственных страданий? Всю свою душу молодая женщина излила в едином оклике: «Я слышу тебя, мать моя, сестра моя, моя жрица и моя Богиня…»

«Игрейна, говорю тебе: даже в этот час не теряй надежды, не отчаивайся! Все наши страдания складываются в единый узор… я это видела… не отчаивайся…» – и в следующее мгновение по коже у Игрейны пробежали мурашки, молодая женщина ощутила щекой легкое касание, точно мимолетнейший из поцелуев, и Вивиана прошептала: «Сестренка…» И тут на глазах у Игрейны лицо сестры исказилось от боли, она рухнула на руки жрицы, точно потеряв сознание, порыв ветра всколыхнул водную гладь на зеркале, и теперь сквозь прозрачную влагу на молодую женщину смотрело ее собственное лицо, припухшее от слез. Игрейна поежилась, схватила первое, что подвернулось под руку из одежды, – что угодно, лишь бы согреться, – швырнула колдовское зеркало в огонь; а затем рухнула на кровать и бурно разрыдалась.

«Вивиана велела мне не впадать в отчаяние. Но как же мне не отчаиваться, если она умирает?»

Она долго лежала так, пока не выплакалась до полного бесчувствия. Наконец, когда слезы иссякли, она устало поднялась и умылась холодной водой. Вивиана умирает, может статься, уже мертва. Однако последние ее слова велели Игрейне не терять надежды. Молодая женщина оделась и повесила на грудь цепочку с лунным камнем, подарок Вивианы. И тут воздух всколыхнулся – и перед нею предстал Утер.

На сей раз Игрейна сразу поняла, что видит Послание, а не человека из плоти и крови. Ни одна живая душа – и уж конечно же не Утер Пендрагон! – не проникла бы в ее бдительно охраняемые покои, любого чужака тут же заметили бы и остановили. Утер кутался в тяжелый плед, а руки его до самых плеч оплели змеи, точно так же, как в ее видении про Атлантиду, – по ним-то молодая женщина и догадалась, что это не сон. Только на сей раз то были не золотые торквесы, а живые змеи: они приподняли головки и зашипели, но Игрейна ничуть не испугалась.