Туманы Серенгети (ЛП)

Я прислонила голову к окну и слушала болтовню Бахати. Это странным образом успокаивало, как знакомый фоновый шум. Гома, должно быть, чувствовала то же самое, потому что она задремала, и её голова качалась из стороны в сторону, когда мы проезжали мимо пестрых полей и лачуг с гофрированными железными крышами.

Когда мы добрались до фермы, Бахати поставил Сьюзи в гараж. Это была наклонная конструкция, простирающаяся от дома, открытая со всех сторон, но укрывающая автомобили под крышей. Шланг лежал рядом с машиной Джека, и поток мыльной пены стекал по направлению к сливу в полу.

— Вы вернулись. — Джек был в своей машине, одна длинная загорелая рука высунулась в окно.

— Ты собираешься куда-то? — спросила Гома.

— Нет. Мы со Схоластикой мыли машину, и внезапно она начала плакать. Я думаю, она скучает по дому, ей не хватает её отца. Теперь она в порядке, но измучена. Несколько минут назад она заснула.

Я заглянула в машину и увидела, как она свернулась на пассажирском сиденье, положив голову на колени Джека.

— Как тебе удалось успокоить ее?

— Я рассказал ей историю, которую любила Лили. — Он рассеянно погладил её по волосам, словно напевая любимую забытую колыбельную.

— Я отнесу её внутрь, — Бахати вытащил ее из машины, стараясь не разбудить.

— Думаю, я тоже ненадолго прилягу, — сказала Гома. — Эти ужасные дороги растрясли мои кости.

Мы смотрели, как они открывают дверь и исчезают в доме.

— Я не знаю, как кто-то может отказаться от своей дочери, — мягко сказал Джек. — Если бы я мог вернуть ещё один момент с Лили — один крошечный, мимолетный момент, — я бы сделал это. Независимо от стоимости. Я бы продал свою душу дьяволу ради этого.

— Я не думаю, что Габриэль бросил Схоластику. Это не имеет смысла. Вот он доставляет всех этих детей быть в безопасное место, подвергая себя риску в процессе, а потом он просто уходит и оставляет свою дочь? Это в голове не укладывается.

— Откуда мы знаем, что он действительно обеспечивал безопасность этих детей? Всё, что мы знаем наверняка, это то, что он собирал детей-альбиносов, используя твою сестру. Она когда-нибудь говорила, что они действительно доставили детей в детский дом в Ванзе? Они физически проводили их через двери, регистрировали их, заселяли?

Мо никогда не говорила об этом раньше, но я никогда не сомневалась в мотивах Габриэля.

— У него у самого есть дочь-альбинос.

— Да, но это не делает автоматически его помощь безвозмездной. Мы ничего не знаем о нём как о человеке. Мы предполагаем, что он хороший парень. Что, если нет? Что, если он просто использовал Схоластику, чтобы заставить семьи других детей ему доверять? Мы знаем, что он предложил семье Джумы какую-то компенсацию. Это из его собственного кармана или он работает на кого-то другого?

— Ты говоришь, что Габриэль может быть охотником на альбиносов? Что он обманом заставил мою сестру помогать ему? — я почувствовала себя жутко при мысли об этом.

— Я не знаю, но это возможность, которую мы должны рассмотреть. Мы не будем знать наверняка, пока не доберемся до Ванзы. Как только мы окажемся там, мы сможем проверить записи и выяснить, действительно ли он доставил этих детей в приют.

— Почему бы нам просто не позвонить им?

— Я не хочу выдавать свои намерения никому — на случай, если у Габриэля есть кто-то, кто шпионит для него. Я бы лучше просто появился там и сам посмотрел.

— А как насчет полиции? Гома попросила Хамизи найти его.

— Хамизи держит рот на замке. Его осмотрительность — это то, что приносит ему дополнительный доход.

Я кивнула, но казалось, что земля уходит у меня из-под ног. Всё, на чём я основывала свои решения, казалось, было иллюзорным, как далекий мираж.

— Сегодня я останавливалась у торгового центра.

Мы разговаривали через окно, и Джек всё ещё сидел в машине. Впервые с нашего обмена взглядами перед сараем ранним утром наши глаза встретились и взгляды задержались. В его взгляде было что-то неопределенное, что-то, чего он не хотел видеть. А потом он протянул руку и ладонью коснулся моего лица. Грубая подушечка его большого пальца коснулась моей щеки жестом, который был таким нежным, что дыхание сжалось в моей груди.

Мои ресницы затрепетали от непролитых слез, хотя я точно не знала, почему мне хотелось плакать. Возможно, это было от увиденного в торговом центре, или от того, что я, возможно, полностью недооценила Габриэля. Частично это тоже было из-за этого. Это чувство так легко вписывается в изгиб ладони Джека, правильность этого, зрелость этого подобна фрукту — сладкого и тяжелого, ожидающего, чтобы его сорвали. Я знала, что мне придется оставить его висеть на ветке, незапятнанным, неповрежденным — как совершенно круглое повторение того, что могло бы быть.

Я не знаю, как попрощаться с сестрой, а затем с любовником, всё на одном дыхании.

И поэтому я отступила, а Джек отдернул руку. Он закрыл окно и вышел из машины.

— Ты пропустил пятно, — сказала я, указывая на точку на стекле.