Тундра не любит слабых

Катерок, зарываясь носом в волны, деловито тарахтел движком. Мимо проплывали низкие, пологие берега. В разрывах прибрежного ивняка то там, то здесь вдруг появлялись поля, на которых матовым серебром поблескивали на солнце мягкие волны овса. А совсем еще недавно, год или два назад, здесь была заросшая кустарником тундра, моховые болота, непроходимая чащоба, где рождались, старились, умирали и гнили тысячи кривых деревьев.

…Уже в Инте на вокзале я зашел в буфет. И совсем иными глазами, не как прежде, посмотрел на бутылки с молоком, кефиром и сливками, на творожные сырки. Они стоили копейки, как и в Москве. Но теперь-то я знал цену этому полярному молоку, знал, каким большим трудом оно добыто. Здешнее, собственное, непривозное, северное молоко.

Земной Сатурн

Впервые я попал в Воркуту, на мой взгляд, не в очень удачное время. Город готовился отметить двадцать пятую годовщину со дня основания. Не люблю приезжать в незнакомые места, когда там отмечаются какие-то торжественные даты. Во-первых, и без тебя полным-полно званых гостей, мест в гостиницах, конечно, нет. Во-вторых, всем не до тебя: начальство готовит речи, подчиненные — все остальное, необходимое для праздника. Главное же — в приподнятой атмосфере торжеств люди становятся не такими, какими их хотел бы видеть журналист: в радости все похожи, в работе — разные.

Поэтому от первой встречи с Воркутой у меня не отложилось в памяти каких-то сугубо профессиональных наблюдений. Я был гостем, хотя и незваным, попавшим на праздник случайно, по неведению. Знал бы — приехал чуть попозже. Правда, официальные торжества продолжались недолго, однако от них, как волны от брошенного в пруд камня, пошли круги неофициальных встреч, вечеров. Поэтому тогда, в 1959 году, я только тем и занимался, что слушал речи, доклады, тосты, ел, пил; обессиленный, заваливался спать. Я улетел из Воркуты тайком, по-английски, не прощаясь с гостеприимными хозяевами.

Лишь однажды мне удалось ускользнуть с какого-то вечера и немного осмотреть город.

Если употреблять модные ныне космические образы, я бы сказал, что Воркута показалась мне похожей на Сатурн, окруженная кольцом поселков-спутников. Они действительно расположены по кругу, на примерно равном расстоянии от города-центра, и соединены между собой кольцевой автострадой. Над каждым поселком поднимается ввысь копер шахты, а чуть в стороне дымятся терриконы. Впрочем, тогда дымились не только терриконы, а и дороги в поселках. Дороги эти были насыпными, возвышались на полметра над тундрой. Их делали из пустой породы, в которой, конечно, оставалось в крошках и пыли какое-то количество угля. Под действием влаги эти крупицы самовозгорались, и над такими дорогами постоянно стелилась легкая дымка.

В самом городе дыма не было. Здесь улицы покрыты толстыми бетонными плитами, поверх которых асфальт.

И вот я снова в Воркуте. Прошло не так уж и много лет, а города не узнать. Нет в помине темно-коричневых старых автобусов, так напоминавших переоборудованный «черный ворон», или катафалк, — бегают веселые, красно-желтые и голубые машины, сияющие зеркальными стеклами. И дороги больше не дымят — асфальтовый панцирь покрыл их поверхность. Люди стали одеваться ярче, исчезли с улиц мелькавшие в мой первый приезд унылые ватники. Воркута словно бы помолодела, похорошела. Разве что дощатые коробы вдоль улиц (в них уложены трубы водоснабжения) напоминали, что это не Донецк и не Луганск, а Заполярье, где канализацию под землю не уберешь: разорвет трубы даже летом. Забегая вперед, скажу, что убрать можно, и норильчане это доказали. Они спрятали трубы в бетонные желоба, а сверху посеяли траву и цветы. Красиво и практично.

На этот раз никаких торжеств в Воркуте вроде бы не предвиделось, но с местом в гостинице было по-прежнему туго. Воркута строится, расширяется, ее шахты набирают мощность, открываются все новые и новые. Поэтому командированных в достатке. Из разных институтов, проектных и научно-исследовательских, от заводов, от предприятий-потребителей и предприятий-поставщиков.

В конце концов удалось-таки втиснуться в какой-то номер. Хозяева его, молодые инженеры из Ленинграда, пожалели меня и сказали, что готовы взять журналиста на постой с условием, конечно, что он не будет брать у них интервью и составит компанию в преферанс.

Так я и стал временным владельцем раскладушки, втиснутой в проходе между кроватями. Больше всего я боялся, что инженеры вытурят меня, узнав, что я не умею играть в преферанс. Однако обошлось: и ребята, и я сам заявлялись в номер только к ночи, и нам было не до карт.

На этот раз я решил осмотреть все, что удастся, побывать всюду, куда пустят. Для начала отправился в горком партии. Так, мол, и так, товарищи, читатели интересуются, как живут и трудятся шахтеры Заполярья. Мы хотели бы удовлетворить их любознательность. Не откажите в любезности посодействовать знакомству корреспондента с городом и шахтами.