Тундра не любит слабых

Секретарей при разговоре было двое — первый и второй. Первый — глубоко посаженные голубые глаза, толстые, выразительные губы. Второй — прямо-таки джек-лондонский персонаж: высокий, плечистый, с тяжелым массивным подбородком, высоким лбом, яркий блондин. И тот, и другой — бывшие шахтеры, отлично знающие производство. Второй был настроен серьезно, по-деловому. Он перечислил шахты, где мне следовало бы побывать, горнопромышленное училище, клубы, ТЭЦ и еще десяток мест. Назвал людей, с которыми не мешало бы встретиться. Словом, в четверть часа разработал для меня программу действий, на выполнение которой не хватило бы и месяца.

Первый сидел молча, посмеиваясь одними глазами. Потом сказал:

— А зачем вам все это? По-моему, лучше будет так…

Мне приходилось разговаривать и в официальной обстановке, и в более непосредственной, домашней со многими партийными работниками. Однако встреча с первым секретарем Воркуты — одна из самых памятных и приятных. Это человек увлеченный и увлекающийся, настроенный романтически и вместе с тем очень ироничный, с хорошим чувством юмора, простой — без простоватости, не терпящий лозунговости и барабанного боя. Я зашел к нему в кабинет на несколько минут, а проторчал весь день. Интересно было наблюдать, как он разговаривает с людьми. Мне повезло: у него как раз был приемный день. Шли самые разные люди, звонили отовсюду. И со всеми он держался как-то очень по-товарищески, может быть, поэтому посетители задерживались в кабинете дольше, чем в этом была необходимость. Секретарь говорил, не навязывая своего мнения, а будто прикидывая: может, вот так будет лучше, а? Давайте подумаем, обмозгуем вместе…

Ни разу он не сбился на начальственный тон. Я был приятно удивлен и сказал ему об этом. Он усмехнулся:

— От административного рыка толку всегда мало. Я глубоко убежден, что мы, партийные работники, в делах сугубо производственных должны иметь не директивный, а совещательный голос, особенно если не очень досконально знаем производство. Наше дело — люди, их души, сердца…

Позже я убедился, что все было сказано не ради красного словца. Людей города он знал отлично. И умел о них рассказывать, двумя-тремя штрихами обнажая в каждом человеке главное, что-то очень красивое.

Он долго называл мне разные фамилии, рассказывал о людях так, будто каждый из них был его близким другом. Мой блокнот распух от записей. Даже если бы я мог поговорить в день с десятью названными секретарем жителями города, то и тогда вряд ли исчерпал этот список за неделю. А он, судя по всему, не собирался останавливаться на этом. Мною начала овладевать паника: в Воркуте и прилегающих поселках, как мне было известно, живет свыше ста тысяч человек.

Вдруг секретарь перебил сам себя:

— Ба! Самого главного человека упустил — Попова Виктора Яковлевича. Слышали о таком?

Конечно, слышал. Более того. В свой первый приезд сюда фотографировал каменный обелиск, стоящий возле старейшей в Печорском угольном бассейне шахты. На обелиске была высечена надпись: «В 1919 году сын коми народа охотник Попов Виктор Яковлевич нашел здесь каменный уголь». И с другой стороны: «Металлы и минералы сами на двор не придут, требуют глаз и рук к своему прииску. М. В. Ломоносов». Я даже видел Попова в 1959 году в президиуме торжественного заседания, но познакомиться лично так и не удалось.

— Так вот, — подмигнул мне секретарь, — по непроверенным, но отнюдь не Провокационным слухам, через два-три дня Виктор Яковлевич должен приехать сюда, он живет в Сейде, это недалеко. Хотите познакомлю?

Еще бы не хотеть!..

Вблизи Попов оказался невысоким, сухим (из одних мускулов) стариком, с жиденькой седой бородкой и узкими, с умным, насмешливым прищуром глазами. Он был одет в обычный недорогой костюм, и только высокие резиновые сапоги, совершенно лишние на городском асфальте, выдавали в нем жителя тундры.

Историю своего открытия он, вероятно, рассказывал уже десятки, а может, и сотни раз. И все же, вспоминая те годы, волновался. Впрочем, по его виду этого нельзя было определить, только вот голос временами выдавал волнение. Для слушателей это была давняя история, для него — совсем близкая.

…В конце лета 1919 года Виктор Яковлевич с одиннадцатилетним сыном Михаилом отправился из деревни на охоту. Деревня называлась смешно — Тит, и состояла она всего из одной избы, которую когда-то поставил в тундре дед Виктора Яковлевича — Тит. В этой избе и жил сам Попов с женой, шестью сыновьями, двумя дочерьми и двумя племянниками.

Охота на гусей была удачной, за несколько дней настреляли с сыном сто пятьдесят штук, жирных, тяжелых. Теперь семья будет обеспечена мясом на всю долгую зиму. Можно было настрелять еще, но лодка больше не вместила бы. И без того ее борта всего лишь на два пальца поднимались над водой.