Тундра не любит слабых

Вот уж кого не ожидал встретить! Правда, мы познакомились именно здесь, в Воркуте, в мой первый приезд. Сашка был корреспондентом республиканской газеты и прибыл на торжества на совершенно законном основании, но без особой, как я понял, охоты: из-за празднества у него срывались какие-то личные дела. И поэтому Сашка был сердит на весь мир. В довершение ко всему, он забыл электробритву, в парикмахерскую ходить не желал, быстро зарос щетиной и надеялся, что высокое начальство, увидев его в таком непотребном виде, вытурит с праздника обратно в Сыктывкар. Но начальству было не до него, и он решил все-таки побриться. Мы жили в соседних номерах, он пришел ко мне за бритвой. Так мы познакомились.

Сашка оказался веселым, язвительным парнем, прирожденным артистом, замечательным рассказчиком. Его невозможно было слушать без улыбки. Это было не просто дешевое зубоскальство, а стремление по-особому повернуть слово, чтобы оно заиграло новыми гранями, заискрилось. Лицо Сашки, остроносое, сухое, чуть аскетическое, совершенно не соответствовало характеру. Очки придавали ему вид чопорный и замкнутый. Но стоило Сашке увлечься, как его невыразительное лицо преображалось. Он не просто рассказывал о людях, он перевоплощался в них. Секунда — и перед тобой не журналист, а старая ненка, погоняющая оленей, охотник, пришедший с промысла, ленивый фотокорреспондент, — словом, тот, о ком в эту минуту Сашка рассказывает.

Говорят, подлинные комики достигают успеха потому, что они рассказывают смешные вещи с очень серьезным видом. Сашка не умел выдержать характер, он сам заразительно хохотал, но почти беззвучно, только широко открывая рот. И это тоже было смешно.

История с тремя, вернее, тогда еще с тридцатью, рублями была мне очень памятной; каждый раз, вспоминая ее, я краснел. Дело было так. На второй или третий день знакомства я пригласил Сашку в ресторан. До этого я ни в одном воркутинском ресторане не бывал. При гостинице функционировал буфет, а ресторан — от греха подальше — перевели куда-то за железнодорожную линию. Отцы города рассуждали мудро: приехал в командировку — работай, ложись пораньше, вставай с чистой головой, не просиживай за столиком до полуночи, твоя поездка сюда стоит государству недешево. Но мы решили все же посетить местный ресторан. Все было очень мило и благопристойно. Настала пора расплачиваться за приятно проведенный вечер. Официантка подала счет: шестьдесят восемь рублей (по-старому) с копейками. И отошла. Я небрежно достал из кармана сотенную бумажку, положил на стол и сказал Сашке:

— Пошли, что ли?

Он посмотрел на меня насмешливо, хотел что-то сказать, но сдержался, промолчал. Поправив очки, встал и пошел за мной. Мы пересекли зал и были уже у выхода, когда сзади раздался громкий голос:

— Товарищи, одну минутку, вы неправильно заплатили!

К нам спешила официантка. Головы сидящих за столиками повернулись в нашу сторону. Мне показалось, что все смотрят с презрением: «Эх вы, кого обманываете!» Я готов был провалиться со стыда, хотя совершенно не понимал, в чем дело. Может, я ошибся и вместо ста рублей положил купюру в пятьдесят?

Девушка подошла, протянула деньги:

— Вы забыли тридцать один рубль сорок копеек, возьмите!

И тут я сделал еще одну глупость. Досадливо махнул рукой, повернулся и через плечо сказал:

— Все правильно, сдачи не надо, это вам.

— Не надо мне, — голос официантки задрожал от обиды, было похоже, что она сейчас расплачется, — возьмите вы их, ради бога!

Сцена была — нелепее не придумаешь. Я сделал широкий, купеческий жест, а его не приняли. Более того, обиделись.

Выручил Сашка, до этого молча ухмылявшийся.

— Давайте мне, ежели москвичи такие богатые. Наш брат, провинциальный журналист, не гордый. Спасибо, родной, — обратился он ко мне, — выручил, спас от голодной смерти, на эту тридцатку я еще два дня проживу…

Всю дорогу до гостиницы он упражнялся в остроумии. А мне не давал покоя вопрос: является ли эта обидчивая официантка исключением, или все здесь такие?

На следующее утро я встал пораньше и пошел в наш гостиничный буфет к его открытию, пока там мало народу. Решил выяснить волновавший меня вопрос у буфетчицы Нины: она-то должна знать.