Тунисские напевы

Гайдэ немного смутилась, увидев молодого евнуха. Смотря теперь со вниманием на его лицо не лишенное прелести, девушка замечала живые красы, способные пусть и не взволновать душу, но пленить внимание даже самой прекрасной гурии. Тонкий мужской нос с заостренным кончиком и голубые глаза особенно удались его незримому скульптору.

Она настигла его в стороне, подальше от всех.

– Кирго, ты свободен? – обратилась Гайдэ, ещё разглядывая лицо юноши, – Я искала тебя. Где ты был?

– У вас так много вопросов… – непринуждённо заметил Кирго, – на какой бы мне ответить. Или лучше задам свой: зачем вы меня искали?

«И, вправду, зачем?» – задумалась Гайдэ.

– Чтобы поговорить, – произнесла она вслух. Кто бы что ни болтал, а у женщин слова быстрее и честнее мыслей. – Я была у Асиры, и та была такой высокомерной, такой неприятно вежливой, такой… словом, ужасная змея. Мне хотелось рассказать тебе. А отчего? И сама не разберу. Вчера мне показалось… будто мы понимали друг друга.

– Вам не показалось.

И они замолчали.

Наложницы седели во внутреннем дворе на множестве подушек и кресел. Звуки слов разлетались над ними, как щебетание птиц в роще, когда они словно поют вместе, а каждая о своём. Гайнияр, не найдя свою теперь лучшую подругу, пристроила полненькие прелести на подушках и болтала со всеми без разбора. Да, она предпочитала теперь говорить только с Гайдэ и смеяться над всеми прочими. Но ведь предпочтение иных людей заключается лишь в том, что с одними они говорят добродушно и много, а с другими точно также, но ещё и откровенно. Нет в таких людях отторжения; самую вульгарность готовы они принять с распростёртыми объятьями и беседовать с ней о том о сём. Люди это пустые, но в каком-то хорошем, приветливом смысле. От них никогда не услышишь о кровной вражде или ненависти; они способны являть их лишь в ответ, отражая, как зеркало. Иными словами, никто не замечал отсутствия Гайдэ, даже её лучшая подруга.

А тем временем молчание, установившееся меж юношей и девушкой, прервал старик Малей. Он неожиданно явился из прихожей комнаты.

– Что же ты, бездельник! – захрипел старший евнух; запах его чуть было не заставил завянуть цветы. – Глупое, ни на что не годное существо! Где ты был пол дня?

–На рынке и получал продукты для Милимы, – понизив голос против воли, говорил Кирго. В нём трепетало какое-то новое чувство: ему было совестно перед Гайдэ.

– Пускай старая карга сама ходит по своим делам, а ты…

– Вам что-нибудь угодно? – перебил Кирго, чего с ним не случалось, как бы Малей ни издевался над ним.

– Я… – заикнулся тот от неожиданности, и понял, что ему действительно за весь день ничего не понадобилось от юноши. Старые глазки забегали в пространстве, обнажая хромую мысль, ходившую в голове. – Тебя требовала госпожа! – Восторжествовал Малей, вспомнив о Гайдэ, только потому, что она стояла рядом, – а ты, ишачий сын, гнусный червь, проказа… не был рядом, чтобы помочь госпоже. Высечь бы тебя…

– Достаточно! – не выдержала Гайдэ. Глаза её сверкнули застывшей молнией. – Я бы не хотела слушать твои смердящие речи и видеть при том твои гнилые зубы! Убирайся.

Малей остановился. Казалось, он хочет что-то сказать, но это только казалось. Он ушёл. Ничего не случилось. Ни одна мысль не смутила его самолюбия. Это не та повесть, где хитрый старец плетёт интриги, подслушивает и подсматривает. Наш Малей был рабом от макушки до пят, и гордость его распространялась лишь на касту рабов, лишь среди них он важничал и кичился, а тех, кто был выше его, пусть даже немного, он почитал без задней мысли.

Но выше ли была Гайдэ? Она – эта заложница, раба? В глазах Малея, бесспорно. Пусть он мог ходить, где хотел. Куда ему было идти? Пусть он вёл дела гарема и имел неплохое жалование. На что ему деньги? Он не желал ни женщин, ни украшений, ни свободы. Чтобы делать зло, он был слишком глуп и труслив. Чтобы творить добро, он был слишком равнодушен. Чтобы учиться чему-то – стар. Он спит на жёсткой лаве, а наложницы делят ложе с господином! Они рядом с ним, пусть не долго, но равны ему… а Малей нет.

Простите, читатель. Быть может, вы думали, будто старый евнух и есть антагонист, в будущем поставленный противостоять герою – штрих, верно оживляющий любой пейзаж, даже самый незатейливый. Наверное, вы видели в этом развитие скучного нашего повествования. Но нет. Увы! Я бы и рад… да вот Малей отчего-то оказался не достоин своего чина. В том беда и нынешних чиновников: не в том, что все они евнухи, боже упаси, а в том, что каждый из них занимает несоразмерную должность.

Выход на сцену Малея произвёл оживляющий эффект. Гайдэ удивлённо смотрит на Кирго. – Чего же ты не отвечал? – вопрошает она.

– Он старый и глупый человек, поговорит и перестанет, – отвечал Кирго, – у него теперь и остались то, только разговоры.

– Может быть и так, но это не справедливо! – Гайдэ посмотрела ему прямо в глаза с чувством, которого не объяснил бы даже сам Бог.