Тунисские напевы

Но на дне одной загадки есть уж, верно, другая. Тайна того, как восточный человек сам к себе относится: видит свою ничтожность в сравнении со всем огромным миром – он песчинка великой пустыни. А тем временем западный человек провозглашает себя центром, повелителем, нечто особенным. И кто здесь прав? Быть может, лишь соединив два этих заблуждения, мы получим истинного человека… новую душу, готовую к новым вызовам новых времён.

А что может соединять не совместимое? Что… как не любовь. Всё же на это не способны многие чувства, кои сегодня принято величать также. Не та лицемерная любовь равенства, которую навязывают нам политики… не та расчётливая любовь бизнесмена к добросовестному контрагенту; не любовь мелких душ к комфорту и роскоши… не любовь обделенного к благодетелю; не деланая любовь дурака к науке и просвещению… не снисходительная любовь пастора к стаду… ничто из этого не способно решить вышеуказанную задачу. А что способно – это уж бог знает!

Да только ещё одна мысль меня тревожит. Вот, положим, кто-то захотел бы создать идеальных рабов, поработить весь мир, всех людей сделать похожими: тихими и услужливыми, благодарными за подачки стадными существами. Ему бы уж точно пришлось уничтожить любовь, говорить везде, что её нет или что это только реакции в мозгу; установить повсюду порок и пресыщение (утвердив культ разврата, заставить мужчин без разбора бросаться на первых встречных дев, дабы продемонстрировать собственную полноценность; а женщин искать счастье в деньгах или успехах мужа, воздвигнув тем длинную цепь разочарований). Ведь любовь способна пробудить душу даже от самого тёмного рабства, способна заставить стыдиться своего раболепия, и тем самым она есть лучшее лекарство от него. Это чувство непривычное мелким душам, чувство возвышающее. И потому она необычайно опасна для рабовладельцев. Но довольно! А то я уж начинаю делать вид, будто знаю, о чём говорю.

Тут мне сделалось неловко, как человеку, который неожиданно понял, что слишком много болтает.

– Пойду… – сказал я, поднимаясь с лежанки.

– Прощай – растворилось в воздухе.

И я побрёл куда-то, положив в карман свою книжечку. Запах пустыни, горячего песка, тяжелые тени, странное сияние пустого неба замыкалось надо мной. Одновременность весны и осени висела в ночном воздухе. По небу пробегал луч света.