Тунисские напевы

Лодка вышла из бухты, парус поймал ветер. Карпер молча сидел на облучке с саблей в руках.

– Ну ты нас и втянул, – рассмеялся его товарищ, подходя сзади. Но увидев лицо контрабандиста тоже замолчал.

– Их шестеро, нас трое. Расклад не в нашу пользу: взялись бы за сабли, нас бы изрубили, – будто оправдываясь, заключил Карпер, – Эх, было бы нас больше… где же был этот её янычар? Уж с ним бы у нас был шанс отбиться!

29

В одном из отдалённых домов бедно обставленном и замазанном коричневой глиной спал на жёсткой кровати молодой янычар. То был наш знакомый – Фарид. Утро ещё только занималось. Он открыл глаза; на улице густела тьма и сильные тунисские сквозняки били сквозь дыры в полу.

Янычар омылся; будучи чистоплотным, он совершал омовения куда чаще, чем того требовал Коран. Времени до молитвы оставалось много, и он решил свершить её в Великой мечети Сусса. Одевшись, Фарид взял в руки факел и вышел. Солнце ещё не зарделось, хоть летнее небо и не было уже вполне темным. Свежие пустые улицы облетали ветреные вихри. «Сегодня ночью плыву с Гайной в Грецию» – думал он, и, представляя счастливое лицо своей прекрасной гурии, мечтал, какими благодарными ласками она его одарит.

Добравшись до мечети, Фарид увидел двух своих товарищей Богатура и Джабира. Оба стояли посреди площади, пред дверьми мечети, и громко спорили.

– Что случилось? – громко вступил Фарид, после классических мусульманских приветствий.

– Он мне не верит! – обидчиво начал Богатур, – не верит, что мой дед был в один день у горы Арзиньян и в Арзруме, и в Карсе, а остановился в Тифлисе.

Джабир скрестил руки на груди и возразил: – А мой дед надул Ходжу Насреддина, продав ему за пять золотых обычный камень, как философский; тот поверил и продал его алхимику за тысячу золотых…

– Он смеется, а это правда! Моего деда звали Ашик! Спроси о нём в Тифлисе и тебе расскажут!

– Вот и я говорю, кто глупее Насреддин или алхимик? – не обращая внимания на Богатура, говорил Джабир Фариду.

– Похоже, глупее был твой дед, – отвечал Фарид, – ведь он мог продать камень алхимику и выручить тысячу золотых.

– Да хватит вам! Два неверных! – взвыл Боготур.

– Но это и вправду очень странная история, – успокаивал его Фарид, – все знают, что от Арзиньяна до Тифлиса два месяца езды.

– Ему помог Хадериллиаз!1 – с гордостью произнёс Боготур.

– Оставьте свою ссору на потом и пойдёмте, – провозгласил Фарид, и все трое вошли в мечеть. В другое время янычар был бы и рад подшутить над товарищем, но сегодня смутная тревога теснила ему грудь. Странное предприятие предстояло ему, как же тут не задуматься. Во время молитвы Фарид был занят собственными мыслями, как впрочем, и многие из тех, кто молится. Губы его славили Аллаха, движения Намаза были идеально заучены, но душа… средь тысяч их найдешь ли одного, в чьем сердце обитает божество?

Мула произносил формулы, стоя спиной к молящимся. Звук голоса устремлялся в стену, обращённую в сторону киблы, и из-за специального её строения эхом разносился по зале. Когда голос затих, а моления были кончены таслимом, солнце начинало проникать в залу мечети через маленькие окна.

Народ потёк к выходу. Фарид стоял, задумавшись. Неожиданно слух его кольнул шёпот стоявшего справа мужчины, ему не знакомого.

– Так значит, наложница достопочтимого кади хочет удрать? – в нетерпенье говорил незнакомец кому-то, стоявшему слева от него.

– Тише ты! – Разъярился этот кто-то, – пойдём, сейчас всё расскажу.

Ноги Фарида понесли его к выходу, вслед за двумя мужчинами. Сколь он мог разглядеть, один из них был турок, а второй мавр с чёрной шеей.

– Господин знает, что побег сегодня, – шептал мавр, – ночью пойдём брать, вот будет потеха!

Фарид так старательно прислушивался, что наморщил лоб и сощурил глаза. Но среди выходящих начались разговоры, и более он ничего не услышал.

«Будут брать ночью, – думал янычар, возвращаясь домой, – наверное, евнух рассказал про меня господину. Он же любит Гайну, вот и решил меня устранить. Да я и по его взгляду понял, что этот Кирго меня ненавидит. Эдакий коварный ишак оказался … но вдруг Гайна не знает?… в любом случае, надо уехать. Даже если она не знает – её простят. Она ведь говорила, что ходит в любимицах у кади. А мне нельзя рисковать».

Вернувшись домой, он собрал вещи и к вечеру уже скакал в направлении города Картаж.

Почему же он не предупредил Гайдэ? Почему не пробрался в Гарем или не отправил кого-нибудь с тайным посланием, которое поняла бы только она?

В иных душах любовь открывает самое высокое, другие делает низкими и трусливыми.

30

«И хитрили они, и хитрил Аллах, a Аллах – лучший из хитрецов» – повторял кади Сеид, и голос разносился по его покоям в полной тишине.

Связанный Кирго лежал у него в ногах. Гайдэ сидела в углу. Ракыб стоял в дверях и тень его, большая от факела, горевшего за спиной, грозно ложилась на пол комнаты.