Тупая езда

«Хибз» — уебищное дерьмо; что бы ни происходило на поле, мы бы все равно проиграли. Но мы могли хотя бы свести все к классическому финалу Кубка, 3:2 или 4:3. Вместо этого судья хоронит все с самого начала. Мы обсуждаем это, пока едем обратно, через десять минут после начала второго тайма.

Больной вне себя:

— Томсон даже ничего не сказал этому мелкому придурку, Блэку, после того как тот вмазал Гриффитсу локтем в табло, да его вообще нужно было удалить. Это все подстава. Ясное дело, что эти мошенники со своими бабками, нажитыми на наркоте и торговле людьми, покупают игроков, которые им не по карману и выходят сухими из воды как на поле, так и за его пределами.

— Для человека, который делает бабки на порнухе, звучит немного высокомерно — говорю я.

— Это здесь ни при чем, Терри. — Он качает головой. — Ты посмотри, какой замес: у нас не хватает двоих, и мы играем, как говно. Прямо перед перерывом один из наших возвращается на поле, и понеслась. Затем этот козлина-судья с ходу берется за свое, назначает нам пенальти, которым там и не пахло, и удаляет этого мудаковатого защитничка за какой-то тупой фол, который ничем не хуже, чем нарушение Блэка, над которым они только посмеялись друг с дружкой. И все, конец игры.

— Да, пожалуй, — говорю я, глядя на проезжающие мимо автомобили.

Пока Бирреллы спорят, Больной с хитрым видом шепчет на ухо:

— Похоже, фамилия Лоусон все же украсит афиши кинокомпании «Порокко-барокко».

— Я же сказал тебе, что не могу сниматься.

— Нет, мне звонила твоя Донна. Она прислала кое-что. Впечатляет. Ее определенно нужно трудоустроить, вся в папу, несомненно!

Я не верю своим ушам. Чувствую, как у меня горит лицо, и начинаю задыхаться:

— Ты ведь, сука, шутишь, верно?

— Эм… — произносит Больной. — Насколько я понимаю, этот карьерный шаг не получил одобрения родителей?

Я поворачиваюсь и шепчу ему прямо в ухо:

— Она не будет сниматься в сраном порно!

— Одобрение родителей — это роскошь, — самодовольно произносит Больной, — а родительское согласие здесь не требуется, поскольку она взрослый человек, может сама принимать решения, Терри. С дочерьми вообще не просто, а?

— Она не будет сниматься в порно, — говорю я, хватая его за отвороты куртки, — а иначе тебе придется самому сняться в своем последнем фильме и это будет снаф!

— Терри, остынь-ка там, черт возьми! — кричит Билли, заметив, что у Больного уже глаза на выкате.

Я ослабляю хватку, Билли смотрит на меня, а потом возвращается к разговору с Рэбом.

— Господи Исусе, ладно… ладно… — причитает Больной, расправляя куртку. — Не помню, чтобы я видел тебя таким озлобленным. Никогда не думал, что скажу это, но, Терри, тебе нужно потрахаться!

— Да, хорошо, просто отвяжись от нее. Ясно?

— Принял к сведению. Но ты должен сам ей об этом сказать, — поднимает он палец и указывает на меня. — Я не намерен портить девчонке самооценку и говорить ей, что у нее нет необходимых данных для вступления в порочно-барочную семью!

— Я поговорю. — Я набираю номер Донны. Включается автоответчик, но я оставляю сообщение и говорю, что хочу с ней встретиться.

Разговор снова переходит на этот сраный матч, и я вздыхаю с облегчением. Но теперь все, о чем я могу думать, — это грязный, сука, ублюдок Генри, который в своей больничной койке будет смеяться надо мной до потери пульса. Он с самого, сука, начала с дерьмом меня мешал. Он думает, что я не смогу посмотреть ему в глаза, не смогу ему ответить. Но я принял решение: я разберусь с этим ублюдком!

Водитель лимузина втапливает педаль газа, и мы проскакиваем без пробок, игра только закончилась, а мы уже подъезжаем к центру города. Парни хотят поехать в «Бизнес-бар», но я прошу высадить меня возле больницы.

— Вот уж не думал, что сегодня вечером тебе захочется оказаться именно здесь, Тез, — говорит Билли.

— А, ну да, семья, — произносит Рэб.

— Да, ты прав, — говорю я.

Я поднимаюсь в палату, но там сидит медсестра, поэтому я наклоняюсь к старому ублюдку, как будто хочу его поцеловать (да, сука, конечно), и сплевываю ему на лоб. Я наблюдаю за тем, как слюна стекает по переносице, сворачивает направо, огибая нос, и исчезает в его открытом рту.

Медсестра здесь из тех, что носят чулки со швами. Раньше я бы вылил на нее целую цистерну спермы. Но теперь, сука, об этом не может быть и речи, и я чувствую, как свежая сперма циркулирует у меня в яйцах, чуть не через край, сука, переливается.

— Постарайтесь не слишком расстраиваться, мистер Лоусон, — говорит она, подходя ближе.

— Это не так-то просто. Если бы вы знали, кто виноват…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — говорит медсестра, — люди всегда винят себя. Нам никогда не удается высказать тем, кого мы любим, все, что хочется. — Она взбивает ему подушки, и он, кажется, пошевелился, но так и не проснулся.