Тупая езда

Все начинают осыпать меня своими радушными приветствиями: «Привет, Терри! Здравствуй, Терри…» — и все такое. Я сразу замечаю одну маленькую пташку — ее хлебом не корми, дай лысого за щеку заложить! Миниатюрная темноволосая штучка с тонкими, плотными губками и блеском ебливой сучки в глазах. Она садится нога на ногу и своими ходулями в колготках, нагло так, слегка сжимает себе киску. Просто чтобы та проснулась и знала, что сегодня в меню — слоноподобный хот-дог! Ебать, я уже чувствую, как Верный Друг сантиметр за сантиметром ползет вперед. Годная тёла!

Пока я сажусь, придурок Глен смотрит на меня весь такой недовольный, но мне похуй, я свою речь произнес, да еще и хозяйством похвастался. Теперь можно расслабиться и смотреть, какая рыбка клюнет и какую получится вытащить. Я сел и положил правую ногу на стул перед собой, чтобы на бедре под штаниной хорошо просматривался Верный Друг. Но этот парнишка Глен и слышать ни о чем таком не хочет.

— Возможно, Терри, ты хотел бы рассказать нам о том, зачем ты здесь?

Я слегка пожимаю плечами:

— Глубоко копаешь. А зачем все мы здесь, приятель? Я вот пришел на эту встречу потому, что люблю трахаться. Хотел встретить близких по духу людей. Внести разнообра…

— Мне кажется, ты не понимаешь, в чем смысл этой группы, — выпаливает Глен, морща физиономию; слышны недовольные возгласы.

Но я-то, сука, прекрасно знаю, в чем смысл, потому что я следил за реакцией пташек; у большинства из них опущенные вниз губы, словно они жертвы инсульта, но только не у той малышки, которая заценила мое хозяйство, она определенно скоро сломается! И домой я пойду уже с ней! Железно!

А этот придурок Глен продолжает жестить:

— …люди в этой группе погубили свою жизнь пристрастием к сексу и неадекватной реакцией на чувства. — Он озирается в поисках поддержки.

Встает какой-то жирный ублюдок:

— Меня зовут Грант, и я остаюсь трезвым уже восемь лет…

— Очень хорошо, Грант, — говорит Глен, и остальные снова заводят свою шарманку: «Какой ты молодец, приятель!» — и так далее.

Я совсем не догоняю.

— Подожди, когда ты говоришь, что остаешься трезвым, то имеешь в виду, что не трахался восемь лет? Потому что, если бы я не трахался восемь лет, я не был бы трезвым, я бы, сука, ушел в запой!

Несколько человек после этого ахают, кто-то качает головой, но малышка, на которую у меня виды, только прикрывает рот рукой, чтобы сдержать смешок. А жирный придурок, этот Грант, едва не плачет:

— Моя озабоченность стоила мне разбитой жизни, семьи, моих красивых дочерей и любви невероятной…

Я обрываю его на полуслове.

— Чувак, поверь мне, я уже встречал таких, как ты. Не хочу показаться невежливым, но ты все-таки парень видный… только в плохом смысле слова, сечешь? И вот ты начинаешь себя жалеть, а пташки этого не любят, — говорю я и поворачиваюсь к тёлам за поддержкой. Феминизм в действии!

— Нет… ты не понимаешь… это мой выбор — быть трезвым…

Все, пора залить глаза нахрен.

— Ты имеешь в виду, что ни разу больше не трахался?

Встревает дружище Глен:

— Терри, мне кажется, ты в корне неверно понимаешь, для чего нужна эта группа. Мы собираемся здесь для того, чтобы говорить о тех страшных потерях, которые мы понесли из-за нашей зависимости. Наверняка ты знаешь, что такое разрушенный брак, дети, живущие отдельно от родителей, поломанные отношения…

Да уж, призадумаешься. Перед глазами мелькает море лиц, детей, пташек, но еще больше — кисок. Бритые лобки, бразильянки, рыжие и блондинки — скоро все они тонут в пульсирующем лесу из черных кустиков; кажется, я снова окунаюсь в чертовы восьмидесятые.

— Да… все это было. Признаю, в этом нет ничего хорошего, это неправильно, да к тому же приходится теперь помогать этим засранцам. Но для вас, чуваки, и стакан всегда наполовину пуст. Я оттрахал целую кучу клевых тёл с первоклассными мохнатками, — объясняю я, — да, несколько раз я как следует вляпался, что было, то было, но я ни о чем не жалею! Я снял больше двух десятков порнофильмов!

Придурок Глен видит, к чему я клоню, и пытается сменить тему:

— Послушай, эта группа нужна для того, чтобы научиться жить с нашей зависимостью, а не прославлять ее.

Одна пташка — на вид чертовски нахальная, но я бы все равно вдул ей разок — поворачивается и говорит:

— Типичный механизм самозащиты от болезненной зависимости — не думать об утратах, о боли и разбитых сердцах!

— Называй это как хочешь, но как говорят наши братья-итальянцы: шпили-вили — не для грустных!

Что ж, кого-то мне все-таки удалось рассмешить, но затем опять начинается скука смертная, и мне приходится слушать, пока эти придурки расписывают, как секс разрушил их жизнь. Нахуй это все: стоит только выбросить еблю и выпивку из уравнения, и останется квадратный корень из круглого нихера! А единственный корень, который меня интересует, — это приятно набухающий Верный Друг. Тише, мальчик…

Эта малышка с вороными волосами, эта конченая грязнуля, берет и медленно так мне подмигивает. Вот пизда! Я тут же посылаю ей в ответ свое «я в теме»! Ах ты, с волосами, черными как смоль, ты получишь, блядь, мозоль! Железно!