Тупо в синем и в кедах

Тетя Дина Самохвалец – это вообще отдельный цирковой номер. Тетя Дина – это ненастье, это катастрофа. Тетя Дина Самохвалец – это горючий и взрывной гибрид асфальтового катка, который основательно укатывает всех и вся под свои колеса, и сирены гражданской обороны. Есть подозрение, что у нее где-то на животе приделана кнопка. И достаточно малейшего повода, чтобы тетя Дина Самохвалец, порывшись в пуговицах своего необъятного халата, ткнула в нее железным своим указательным пальцем и завелась с пол-оборота. Когда она орет, собаки прячутся в щели и подвалы, коты прижимают уши, птицы падают с неба замертво, в домах звенят стекла и люстры, а электрики и сантехники нашего ЖКХ моментально писаются от страха.

И мой клоп нагрубил вот этому вот стихийному бедствию.

Я сказала ему, такому маленькому и такому объективно симпатичному: Даниил Аркадич, – когда я сержусь, я и сейчас так говорю, – Даниил Аркадич, сказала я своему потенциальному заключенному, будущему каторжнику, узнику и острожнику, – ой, сейчас зареву, так жалко его стало, – есть мужской разговор! Пройдем в сад.

Он весь уже издергался за эти три минуты, пока трусил за мной по коридору, потом по ступенькам в школьный двор, ужас. (Ну я же идиотка тогда была, еще хуже, чем сейчас.) А внутри у него в животе дрожащий заячий хвостик. И на мордочке было все видно, как ему не по себе.

– Рассказывай давай, – усадила я его перед собой, – почему ты отлупасил Рикачевского и нагрубил тете Дине Самохвалец.

Данька виновато взмахнул на меня ресницами, вздохнул глубоко и начал:

– Я… нес… жмелика… на цветочке.

Сколько жить буду, всегда буду помнить, как он это сказал. Он сказал это так, что я поняла, что он нес на цветке, бережно и осторожно, аккуратно ступая, не сводя глаз со своей мохнатой рыжей ноши, он нес на цветке не просто шмеля, а величайшую для себя живую ценность.

* * *

– Я нес жмелика на цветочке. Я его нашел в траве, жмелика. Он там гудел. Я хотел его пересадить на куст повыше, чтоб на него не наступили. Нес-нес, нес-нес и почти донес. А тут прибежал Рикачевский и сбил жмелика с цветка. На землю… И я наклонился, чтобы его подобрать. А Рикачевский засмеялся вот так: «Гы-гы-гы!» – и накрыл его ботинком своим. Ботинком, который у него на ноге. И топтал его, топтал. Топтал тысячу раз. Втаптывал его. Жмелика. И жмелик это… И тогда я это… Как дал Рикачевскому в нос, чтоб он знал. И Рикачевский заревел.

А тетя Дина Самохвалец на лавке во дворе раскричалась, что это делается, га?! Этот ребенок Даня этих со второго этажу, он же хулиган какой, га?! Он же бандит, он же убийца какой, га?! Ах, негодяй, какой же, га?!

А я сказал, тетя Дина Самохвалец, вы сами хулиган, тетя Дина Самохвалец, бандит, убийца и негодяй. И потом я пошел домой. И был дома тихий-тихий. А бабушка сказала, что, Даня, кушать. А мне хотелось лежать в темноте.

* * *

Мы с ним помолчали немного, а потом обнялись. Если кто не знает, человека, особенно маленького, надо обнимать минимум семь раз вдень. Минимум. А то и больше. Это очень полезно. И поэтому я обняла его, а он обнял меня. А потом я задала совсем какой-то неправильный с точки зрения воспитания и педагогики вопрос.

– Даня, этот Рикачевский, он ведь такой высокий, длинный такой, как же ты достал до его носа?

И, немного картавя от волнения, Данька повозился в моих руках, поднял ко мне лицо и ответил, немного удивляясь моей непонятливости:

– Как-как. Подп’ыгнул.

Я прижала его к себе всего, целиком, маленького, в форменном синем пиджачке со школьной эмблемой на рукаве, всего – пальцы со следами фломастера, макушка, стриженная, пахнущая орешками, мягкие ушки – прижала его к себе и, немного помедлив, спросила:

– Ты… ты потом плакал?

Данька всхлипнул мне в кофту и буркнул:

– Еще чего!

Заблудившийся поезд

– Уйми свое воображение! – сказала мама.

– Прекрати уже! – приказал муж.

– Хва-а-атит… – взмолились дети.

– Не на-а-адо, – преследуют меня в моих ночных кошмарах толпы героев из придуманных мной сюжетов, – мы не хоти-и-им!!!

Беда в том, что все, что создается моим воображением, рано или поздно материализуется. Вот написала рассказ о том, как одесские пенсионеры перепутали дату и время отъезда поезда, – бах-трах, и мои родители, ласково со мной попрощавшись перед отъездом из Одессы в Черновцы, отправляются на вокзал, но через полчаса предстают с каменными укоризненными лицами на пороге с семью килограммами потекших персиков в коробке: они – заметьте, не я! – они перепутали дату и время отправки поезда.

Вот придумала и написала однажды, что к нам пришла гусыня в гости и мы искали дом, откуда она сбежала, стучась в каждый двор. Теперь косяком приходят хозяева соседних дач и усадеб в поисках пропавших домашних животных и подозрительно рыщут у меня во дворе глазами, не я ли это стянула у них гуся, курицу, кота или корову.

Хотя, чего кривить душою и жаловаться, бывали и очень приятные материализации. Попросила Дедушку Мороза в одном из рассказов, чтоб он принес нам новенького мальчика, р-р-раз – и у моего Дани с Ирочкой родился сыночек Андрюша, как по заказу!