Тур — воин вереска

Намереваясь занять мост через речку Леснянку, от которого дорога шла прямиком на Пропойск, Пётр ударил свежими силами на левый фланг Левенгаупта. Опять завязалось весьма упорное противоборство, но скоро шведы не выдержали, и русские заняли мост, тем самым отрезав Левенгаупту путь к отступлению. Однако русские военачальники торжествовали недолго. Едва они поздравили друг друга, на помощь Левенгаупту подоспел от Пропойска тот самый трёхтысячный отряд, что был отправлен для сопровождения подвод. И русских выбили с моста...

Несколько забегая наперёд, мы скажем: этой ночью, под прикрытием темноты, генерал Левенгаупт оставил обоз и раненых, оставил тысячу голов рогатого скота, бросил артиллерию — пушки, снятые с лафетов, зарыли в землю, чтобы не достались русским, — и ушёл с остатками своих полков к Пропойску, где рассчитывал переправиться через реку Сож по мосту. Погода способствовала его бегству, ибо вдруг началась снежная метель — удивительная для ранней осени; раскрутилась круговерть, осыпала дождём и снегом головы и плечи, ударяла в лицо, колола глаза. И если прежде Левенгаупт сетовал на небеса, то в эту ночь он благодарил их. Дабы обмануть русских, несколько оставленных шведских солдат до утра жгли в вагенбурге многочисленные костры. Казаки, впрочем, не попались на уловку и преследовали отступающих шведов, истребляя их нещадно. Шведы огрызались и отбивались, как могли. Шведские солдаты, страдая от усталости, ран, холода, мук голода, грабили свои же возы, отнимали у денщиков офицерские пожитки и хлестали из горла водку — единственно в которой видели сейчас своё спасение. Мост через Сож оказался разрушен русскими, и Левенгаупту не удалось переправиться на левый берег реки; к тому же на том берегу уже поджидали гарцевали русские драгуны. Понеся огромные потери, бросив остатки обоза, забрав только самое ценное, а остальное предав огню, пересадив пехоту на выпряженных обозных лошадей, шведы бежали к Глинску, где впоследствии и соединились с Карлом.

В том сражении Левенгаупт потерял едва не вдесятеро более, чем русские[42]. Многие раненые шведские солдаты и офицеры, брошенные на поле битвы, не желая оказаться в плену, искали укрытия в лесу, в болотах, в оврагах и канавах, и в значительном числе боеспособные солдаты при поспешном ночном отступлении просто заблудились (хитрый и дерзкий русский царь так вломил по крепкому шведскому горшку, что осколки того горшка далеко разлетелись по лесу); одни из них пытались пробиваться на юго-восток и юг группами или поодиночке, другие предпочли остаться, не имея более ни желания, ни сил куда бы то ни было идти вообще, и не могли не заняться грабежом местного населения; иными словами, они пополнили ряды мародёров и постоянно схватывались с мужиками за еду, за тёплую хату, за хутор в лесу, за берлогу и, греясь ночами у костров, горько о своей доле шутили: «У нас есть теперь три доктора: доктор-водка, доктор-чеснок и самый главный доктор — Смерть»... Более тысячи человек пустились в обратный путь; им удался этот марш; пройдя через всю Литву, претерпев немало лишений и бед, растеряв по пути многих товарищей, они, измождённые и оборванные, вернулись в Ригу.

29 сентября царь Пётр велел отслужить на месте сражения благодарственный молебен...

Про волшебника Брюса

Мужество и отвагу проявили воины с обеих сторон, и с обеих же сторон были талантливые полководцы, и нашла коса на камень, и противоборствовали упорно, тяжело, до полнейшего изнеможения, до последней капли крови, и Пётр был умница, и Меншиков, хитрец, и удалец Боур, и князь Голицын молодец, но русские в сей баталии не смогли бы одержать виктории совершенной, кабы не было с ними крепкой веры православной и... волшебной силы — славного генерала Брюса, который командовал артиллерией и левым флангом и сумел весьма изрядно проредить шведские шеренги и во многих местах повредить вагенбург. Мы не будем перегружать наш труд героическими описаниями русского царя и Меншикова; их портреты читатель легко найдёт во многих других книгах, у многих других достойных авторов, тем более, что в нашем романе эти великие исторические деятели только показываются едва, как бы проходят по нолю краем, и не о них в сочинении речь. Но вот генерал Брюс[43], незаслуженно остающийся словно бы в тени названных выдающихся личностей, не очень нашему современнику известен, и мы хотели бы эту несправедливость слегка поправить.

Человек этот, старинных благородных кровей, кровей голубых августейших, блестящий учёный-самоучка, собиратель книг и редких, занимательных вещиц, пользовался в своё время немалой славой и был столь замечателен, что мы никак не можем отказать себе в удовольствии сказать о нём хоть несколько слов...