Турбулентность

Урсула виделась с Муссой всего два раза. Он был вполне очарователен, очевидно, умен, с чувством юмора и хорош собой — ей было не к чему придраться. Не считая того, что сама его обходительность внушала смутное подозрение. Казалось невероятным, чтобы такой приятный человек не имел прочной жизненной основы. Ему было слегка за тридцать, примерно на десять лет старше Мири. Урсуле хотелось спросить ее, как она могла быть уверена, что у него нет семьи в Сирии — жены с детьми, да мало ли чего. Узнать такое было невозможно. Урсула как раз думала об этом в то утро, в самолете из Дохи. Когда-то рейсы через Залив в Европу пролетали над Ираком и Сирией — это был кратчайший путь, — только теперь приходилось избегать воздушного пространства над этими территориями и летать через Иран и Турцию. Утром Урсула видела на экране монитора в спинке кресла, как ее собственный рейс летел таким маршрутом, обходя Сирию и Ирак, и она не могла не подумать о Муссе и о его неведомой жизни там, внизу, в этом тайном месте — настолько тайном, что не разрешалось пролетать над ним даже на высоте десяти тысяч метров. Что он там оставил? Что его все еще связывало с родиной? Полная неизвестность. За завтраком от Катарских авиалиний она подумала о Шамгаре. Люди вполне могли вести несколько жизней. Но это казалось неприменимым к Мири. Когда они шли по улицам, оставив багаж в ее квартире, Урсула спросила дочь, что ей было известно о жизни Муссы в Сирии.

— Вообще, не так уж мало, — сказала Мири.

— Он ветеринар? — спросила Урсула.

Вопрос как будто не понравился Миранде.

— Ты же знаешь, — сказала она.

Да, Урсула знала.

Разумеется, он не работал ветеринаром в Венгрии — его статус политического беженца не позволял ему работать официально, и все, чем он зарабатывал на жизнь, — это частными уроками арабского, в основном для аспирантов из ЦЕУ[20], ходивших на них из чувства солидарности. Так с ним и познакомилась Мири.

Они подошли к Дунаю. Урсула на секунду остановилась, чтобы окинуть взглядом открывшийся вид: холмы, возвышавшиеся один за другим на дальнем берегу реки, с башнями и шпилями замков. В небе за облаками белело солнце.

Они пошли по ветреному мосту. Посередине от него отходила сбоку дополнительная секция, ведшая на остров Маргит. Деревья на острове стояли по большей части еще голыми, но в общей массе образовывали своеобразную зеленую дымку, спускавшуюся по реке к другому большому мосту, видневшемуся вдалеке.

— Что еще ты о нем знаешь? — спросила Урсула.

— Сколько вообще можно знать о ком-то? — сказала Мири.

Урсулу такой ответ не удовлетворил.

— Предостаточно, спустя какое-то время. Он был женат раньше? — спросила она.

— Нет, — сказала Мири.

Раньше Урсула не проявляла такого интереса к этому человеку — она полагала, что эта связь (именно так она предпочитала думать об этом — как о связи) не продлится долго. Но теперь она вдруг обнаружила, что испытывает тайную гордость. За то, что ее дочь связала свою жизнь с сирийским беженцем — это не портило ее либерального реноме, и она по возможности бравировала этим перед некоторыми своими друзьями, хотя всегда сохраняла осторожное отношение, как теперь поняла, и описывала эти отношения в выражениях, не предполагавших ничего серьезного или прочного.

Остров Маргит был сплошным парком, причем достаточно большим, чтобы можно было забыть, что ты вообще на острове. Они бродили по его извилистым асфальтированным дорожкам. Они прошли мимо летнего театра, а дальше было что-то вроде маленького зоопарка — там был олень с изящными ногами в обшарпанном загоне. Дети кормили животных через забор. На всех деревьях висели сережки, которые вскоре станут листьями. Весну ничто не могло сдержать.

В какой-то момент Урсула спросила:

— Ты ведь не беременна, а?

— Нет, — сказала Мири.

Между ними было напряжение. Сложно было сказать, когда оно возникло, но оно ощущалось совершенно отчетливо, и скрывать его становилось все труднее. Они все меньше разговаривали.

— Ты уже сказала отцу? — спросила Урсула несколько минут спустя.

— Еще нет, — сказала Мири. — Я собираюсь в Лондон в среду. Тогда и скажу. Ему есть о чем беспокоиться.

— Я знаю. Какие новости с этим? — спросила Урсула.

У отца Мири выявили рак простаты.

— Он закончил лучевую терапию, — сказала Мири. — Уже несколько недель назад. В четверг ему надо в больницу на сканирование.

А затем Урсула сказала:

— Думаю, мне надо присесть на минутку.

— Что такое?

— Ничего. Просто легкое головокружение.

Они присели на ближайшую скамейку под деревом. Под шальными порывами ветра дерево свистело и шипело.