Турецкий караван

В комнате, примыкающей к залу, толпились члены президиума, правительства, председатели комиссий. Завидев Фрунзе, Кемаль подошел, взял его за руку:

— Пойдем, познакомлю… Это Хюсейн Рауф, наш сотрудник…

У Рауфа большая грубая рука, рукопожатие преувеличенно крепкое и с поворотом — кажется, еще усилие, и сломает пальцы Фрунзе.

Кемаль подозвал военного с усиками кончиками кверху, как у кайзера Вильгельма и Энвера.

— Это векиль национальной обороны, Рефет-паша, ценит русские винтовки…

Стройный, немного томный человечек. Мягкое, почти женственное рукопожатие. Вспомнив рассказы Абилова, Фрунзе подумал: «Если что, от этих двоих пощады не будет».

В приоткрытую дверь видны школьные парты, занятые депутатами. Кемаль указал на старца, сидевшего у самой кафедры:

— Это Омер Мюмтаз. Пойдем, познакомлю… Он участвовал в Сивасском революционном конгрессе в девятнадцатом… Раньше служил в почтово-телеграфном департаменте… Сейчас стар, мало работает, но уважаем.

Старик обрадовался подошедшим, стал звать Фрунзе к себе домой в гости. Депутаты в зале замолкли, прислушиваясь, все смотрели на Фрунзе. Похоже, что на это и рассчитывал Кемаль. Возле него вдруг оказался какой-то пехотный офицер. Кемаль представил и его:

— Это Осман, прекрасный работник нашего штаба.

Недавно Осман командовал в Киликии национальными отрядами, теснил к морю французские войска. Теперь он при Кемале, как и три года назад. Однажды, когда Кемаль со штабом переезжал из Эрзерума в Сивас, а султанские агенты, с целью задержать его, принесли в пути ложное известие, будто курды засели над ущельем и перебьют всех, Осман первым поехал в автомобиле — вызвать возможный огонь на себя, проверить…

Фрунзе узнал его: Осман был среди встречавших миссию на вокзале. Фрунзе чувствовал, что подобные Осману военные люди искренне благожелательны…

Кемаль попросил Абилова:

— Ты всех знаешь, расскажи его превосходительству Фрунзе, кто при чем. А я пойду, скажу… несколько необходимых слов… кое-кому.

И подошел к Рауфу. Фрунзе следил за выражением лица Рауфа, заметил, что тот чем-то недоволен. Теперь о депутатах рассказывал Абилов:

— Тот, в третьем ряду, круглощекий в коричневой феске — это Мазхар, весьма видный деятель. Он помещик, а по образованию врач. А когда напали враги, стал вожаком партизан. Вооружил своих батраков.

— Молодой же совсем, — сказал Фрунзе.

— Рядом с ним Мюфид, видите? Бывший вали Битлисского вилайета. Большой административный талант. Из богатой семьи, служил по ведомству внутренних дел. Теперь горячий сторонник улучшения жизни крестьян, ремесленников. Оратор! А должность великая — председатель суда независимости. Вроде нашей Чека.

— Абилов, спасибо. На этот раз лучше бы вам, которого все тут знают, переводить мою речь. Да? Пожалуйста, с подъемом, горячо. Не спешите… Откровенно говоря, волнуюсь.

Фрунзе следил: Кемаль о чем-то настойчиво говорил то с одним, то с другим векилем. Резко поворачивался. Рауф держался возле. Тут же степенный Аднан — второй председатель. Кемаль, по-видимому, резко что-то сказал, все подтянулись. Рефет опустил умные глазки. Да, в каждом сердце и жар и холод. Фрунзе вдруг услышал высокий голос Рауфа:

— Пора начинать! — Рауф двинулся в тихо гудящий зал, прихватив за рукав Аднана. — Прошу, господа, пожалуйста, — хмурился Рауф, уже стоя на пороге. — Начинаем.

— Постой, — окликнул его Кемаль. — Первым пройдет гость.

Зал зааплодировал. Кемаль сказал Рауфу:

— Иди в первый ряд, садись и Аднана усади… Не жалей ладоней, приветствуя этого… И чтобы все видели.

Мустафа Кемаль прошел затем к столу, так же как и в комнате президиума, покрытому черной скатертью, обратился к залу:

— Уважаемое Собрание! Сегодня мы счастливы принять прибывшего к нам выдающегося деятеля. Господа, от вашего имени я прошу его превосходительство Фрунзе сказать свое слово.

Под шум аплодисментов Фрунзе с папкой в руке вышел к светло-коричневой, с затейливыми карнизиками кафедре. Возле нее висела на стене лампа — крепко несло керосином. Сразу же подошел и Абилов в меховой своей низкой кубанке.

Фрунзе провел ладонью по волосам, глянул в зал. Колыхались фиолетовые фески чиновников. Но больше всего сидело за партами ходжей и мулл. В полутьме белели их круглые чалмы, и зал казался вечерним лугом, заросшим местами пушистыми одуванчиками. Фрунзе понял, почему Кемаль после победы на Сакарье сказал в этом зале: «Аллах помог!..» Тишина… Многие — из мест, разоренных врагом. Их можно растрогать: они все же беженцы, хотя у власти и богаты.

— Сила птицы — в крыльях, сила человека — в братстве, — начал Фрунзе, и едва успел Абилов перевести, как послышались аплодисменты. Фрунзе продолжал: — Я привез вам привет от Украины и от всех народов Страны Советов, включая армянский, который по совету Ленина свое оружие уступает вам, стремящимся выкинуть хищников из своей страны. Сакарийская победа вызвала у нас большую радость…

Снова аплодисменты, заколыхались чалмы. Фрунзе продолжал: