Турецкий караван

Его голос слышался уже за спиной, казалось, готов даром отдать свой товар — сафьяновые чемоданчики, мягкие сапожки. «Аннёнке бы! — с тоской подумал Ваня. — Да где она и где я…» Вспомнил про Кемика: скорее бы приехал с тем золотом, может стало бы веселей, — парень понимает язык и многие здешние факты.

Среди фесок вдруг мелькнули ярко-зеленые башлыки, обернутые вокруг головы тюрбаном. Широкие плечи облиты короткими куртками; на сильных ногах узкие, в обтяжку, штаны, а талия как у осы.

— Лазы, — пояснил провожатый.

— Отуреченные грузины, — уточнил Фрунзе. — Прижились.

«Лазы — грузины», — мысленно повторял Ваня. Эти уже будто свои — облегчение. Фрунзе спросил провожатого, много ли здесь европейцев.

— Несколько семейств русских белогвардейцев и мусаватистов из Азербайджана, — был ответ.

Белогвардейцы! И Ваня, обо всем забыв, пощупал револьвер на ремне под шинелью, подтянулся.

В городе на двадцать четыре тысячи жителей было достаточно колонок и фонтанов. Между красными черепичными крышами поднимались в небо кипарисы. А дома тоже вытянуты вверх. Улицы то в гору, то к морю. Вновь и вновь пересекает высоту небесного поля белый минарет. Их — как деревьев в лесу, и похожи на фабричные трубы, только с балкончиками. Мусульманский священник то и дело взбирается и распевом зовет мусульман стать с молитвой на колени. Высокий голос и повелительный, и равнодушный:

— Семи аллах… Сем-ми-и ал-ла-а-ах…

Правда, пока что Ваня еще не видел, чтобы народ спешил в мечеть. Все больше мимо, в гоньбе за куском, в неустройстве.

Было тяжело на душе, и вдруг она заликовала! В улице-трубе сперва послышался грохот, будто знакомый, а потом и острый проникающий запах дегтя, и тут же на перекресток выкатилась вереница российских телег на железном ходу. Лошади в ярославской упряжи — седелка, хомут со шлеей, дуга. Оглобли, а не дышло, как в южных повозках. Представилось, что в одной из телег, одетая по-турецки, с закрытым шалью лицом, сидит Аннёнка…

— Крестьяне приехали на базар, — объяснил провожатый. — В окрестностях Трапезунда много русского имущества. В самом городе — петроградские телефоны, электрические движки.

…В начале мировой войны русский отряд, пятьдесят шесть батальонов, под командой Ляхова, продвинулся вдоль берега и при поддержке флота занял Трапезунд. А после революции, когда русская Кавказская армия покатилась домой, фронтовые части отходили по горным дорогам без обозов: лошади пали из-за бескормицы. Брошены были склады, колоссальные заготовки, все имущество, доставленное в Трапезунд пароходами, скопившиеся в порту железнодорожные материалы (думали построить вдоль берега узкоколейку на Батум), сто паровозов, много вагонов, штабеля рельс; осталось множество телег, всяческих аппаратов, бухты провода, проволоки, тысячи седел, больше всего — вьючных; много продовольствия, боеприпасов… В прошлом году здесь подсчеты провела деникинская комиссия: имущества было на семьдесят миллионов рублей.

Вечером Ваня записал в тетрадь:

«Видел наши телеги… Видел народ лазы. Живут возле батумской границы. Командующий сказал, что есть и курды, но их больше — за Ангорой, где озеро под названием Туз. Имеются и черкесы… Живут болгары и туркмены. Живут албанцы и греки. Живут какие-то айсоры. Командующий говорит, что я их видел. Море сейчас волнуется, «Георгий» с золотом не пришел, не можем пока выехать дальше…»

ЗАГОВОРЩИКИ

Пока советские путники сидят в Трапезунде — застряли! — другая сторона делает свое дело…

Ангорский вокзал уже с вечера тих и темен. Выгорели керосиновые фонари. Холодно замерцали крупные звезды. Наступила ночь на первое декабря. Векиль национальной обороны Рефет оставил экипаж в дальнем глухом конце сада. Сам с охраной быстро прошел к вокзалу, подняв на груди шалевый волчий воротник своей европейского вида шубы, сунул в мех почти все лицо по самые глаза. Не стало видно его модных усиков кончиками кверху.

Сопровождавшие его отлично знали, что эти глуповатые усики, сонное лицо — маска, а хозяин умен, хитер и редко терпит неудачи. Платит же хорошо и, если возьмет бо́льшую власть, будет платить еще лучше.

В прихожей квартиры Рауфа вошедшие застучали каблуками. Открылась дверь. Рефета ждали: час назад он говорил с Рауфом по телефону о пустяках. О тайной же встрече «за чашкой чая» они условились еще днем в Собрании во время перерыва.

— Брат, входи! — резко сказал Рауф, недовольный, моряк без моря, выпущенный из мальтийской крепости в обмен…