Турецкий караван

Ване в каюте стало нехорошо: перед глазами двигался потолок… Чтобы не в каюте стошнило, выбежал за дверь. Качается и небо. На палубе Ваня упал на четвереньки. Ни горизонта теперь, ни неба, лишь чернота и красноватые огни фонарей.

Схватился за перильца, встал на ноги. Волна, внезапно освещенная прожектором, взметнулась выше парохода. Днем на рейде он казался большим, тяжелым, теперь же он будто плошка, в которой мать держала соль.

Валы догоняют словно для того, чтобы вернуть Ваню домой, пока не поздно. В Крыму под снарядами земля хоть и вздрагивала, но держала, а тут на палубе он как соринка… Один во тьме… В окопе ночью и то что-нибудь видно. А тут — как до сотворения мира: раскачивание небес, космы кипящих туч, стоны и хрипы железа… Оторвало от родного берега и куда-то несет… Вдруг услышал, будто пушечный, выстрел урагана. По ногам — поток. Пол скосился и пошел куда-то вниз, водопад сорвался с крыши рубки, растекся по палубе. Не смыло бы — Ваня упал, уцепился за скамейку… Какой-то пассажир в длинном пальто сюда же упал и держался за те же снасти. Обоих вдруг сорвало с места и протащило по палубе.

Волна взошла над бортом, выросла над головой, сейчас обрушится, и конец. Вот тебе и сережки в кармашке… Кемик остался на «Георгии», да и чем бы помог… Какая неудача в последнюю минуту!..

Ваня покатился к железной лесенке, по ней — вниз. Плечом ненароком открыл дверь в общую каюту — много женщин и детей. Ваня здесь отдышался и принял решение пробираться к себе. Заблудился, попал в третий класс. Человек двести пассажиров-батраков лежало вповалку на палубе, всех укачало. Кое-кто доставал из корзинки, пытался съесть хлеб, но кусок вываливался из рук. Просили матросов: «В порт, в Ризе!» Но сейчас там не пристать — пароход сядет на камни.

Ваня вновь выбрался на палубу. И тут нос к носу вновь столкнулся с тем человеком в длинном пальто. Тот ухватил Ваню за ремень, по-русски закричал в ухо:

— Ты — кто?

Еще среди ночи — ближе к Трапезунду — буря будто стала затихать.

Утром Фрунзе с товарищами вышел на мокрую палубу. Сквозь дымку, пронизанную желтым светом встающего солнца, различил волнистые очертания гор, в эту пору суток похожих на низкую, сидящую на горизонте тучу. «Саннаго» шел к ней под острым углом. Дымка редела. Выступили склоны, словно раздеваясь, чтобы погреться на солнце, которое пока еще стояло позади гор. На западных склонах и на отрогах внизу обозначались белые строения городских улиц. Широкой подковой они охватили бухту. Кубические и продолговатые дома и устремленные в небо каланчи забелели на, казалось, безлесных холмах, лишь вблизи берега темнели кипарисовые рощи. Это был Трапезунд.

«Саннаго» вошел в бухту — здесь было поспокойнее — и замедлил ход. Теперь стало видно, как живописно по склону террасами расположен город. Крайние дома сбегали к самому берегу. Горы вокруг невысоки. На восточной окраине видны остатки старинных строений — прилепились к обрывистым скалам. Это развалины греческого монастыря времен крестовых походов. Именно здесь тысячи лет назад вышли к морю греческие отряды, уцелевшие в битве Кира Младшего с Артаксерксом. Греческих наемников сюда привел последователь Сократа историк Ксенофонт, в одночасье ставший полководцем… Трапезунд, столица древнего Понта.

Ваня вынес чемоданы на палубу. Буденовка пока в мешке, достать недолго, лишь бы дали сойти на берег. Но большому пароходу тут и в штиль нелегко пристать. Мол — просто груды камней и торчащие борта полузатопленных судов.

Ване еще не верилось, что вот — твердая земля. Но все шло своим порядком. Итальянец, осторожно отворачивая нос, удачно передвинулся в бухте и прогремел цепями. Теперь ждать лодки и разрешения съехать на берег. Каменная светлая набережная тиха, в бинокль видны экипажи и грузчики в жилетах. Прохаживался турецкий чиновник в военной куртке, в грубых ботинках и в меховой шапочке, наверно комендант.

— Не принимают гостей, — проворчал Кулага.

— Шашлык еще не готов, — в тон ему ответил Дежнов.

Ваня смотрел на пристань и думал: вот здесь убили Субхи и его помощников. Понял, что и другие об этом думают. Прошептал:

— Субхи…

Взглянул на Фрунзе…

— Да, да, — опустил голову Фрунзе. — И тихо: — Субхи…

Дежнов — Андерсу тоже одними губами:

— Субхи…

Подошла лодка с турецкими чиновниками. Фрунзе сказал:

— Кто-то же должен встретить нас.

Но на палубу ступил санитарный инспектор с человеком, несшим его саквояж. Они принялись осматривать каюты, трюмы, тюки, предназначенные к выгрузке, опрашивать пассажиров.

«А вдруг не дадут сойти?» — подумал Ваня. Утром в каюте он увидел в зеркале свое лицо, после ночи землистое, как у тифозного. Но Фрунзе спокоен, терпелив. Разглядывая в бинокль дома, кипарисы, он говорил:

— Минареты, смотрите, точь-в-точь пожарные каланчи. Правда, Скородумов? Минарет — это слово, кстати, означает «вместилище огня»…

Пока трудилась санитарная инспекция, Фрунзе вслух вспоминал с гимназических лет запавшие в память приключения Одиссея в этих вот местах, строки о кровожадных лестригонах. Сказал: