Турецкий караван

«Нет уж, лучше «ближе», — подумал Фрунзе. — Заедешь в гости к Врангелю или к султану, который сам у себя в столице как в гостях. Вместо Кемаля беседовать с сэром Харингтоном или с его греческими друзьями? Благодарю!» Сказал:

— В Трапезунде дождемся вашего следующего рейса и, возможно, будем иметь удовольствие прийти с вами в Константинополь.

Капитан поднял указательный палец и в другой раз зайти в Трапезунд обещал. Но было ясно, что и Трапезунд ему не очень нравится — мели!

В ярко освещенной кают-компании Фрунзе попрощался с капитаном, а перешагнув порог, сказал Ване:

— Заглянем к матросам.

Возможно, эти же матросы доставили на анатолийский берег и миссию кавалера Туоцци. Наверно, развеселились бы, узнав, что после кавалера Туоцци везут в Ангору еще и миссию большевиков. Но не следует открываться и матросам.

Дверь в кубрик открыта. Фрунзе вошел, будто в красноармейскую казарму. Итальянские матросы знали по-французски, ответили жизнерадостными возгласами. Матрос постарше рыцарским жестом указал на узкий диванчик. Ваня растерялся — садиться ли? Фрунзе подтолкнул его к диванчику, почувствовал, как вздрогнул красноармеец, и сам вдруг увидел на стенке кубрика портрет Ленина. Удивление русского парня вызвало новые возгласы матросов. Они о чем-то переговорили, взглядывая на портрет, и пожилой матрос рассказал следующее.

В Триесте жандармы срывают со стенок на пароходах портреты Ленина. Сорвали в матросском кубрике на пароходе «Анкона». Сорвал жандарм и с этой стенки, с этого места подобный портрет и разорвал его. Повторилось то же, что на «Анконе». Матросы заявили: вывесить новый портрет Ленина, иначе пароход не отчалит. Капитан расстроился: с каждым часом простоя убытки растут. Всего лишь сольди стоит портрет, вот вам десять сольди, купите изображения красавиц, и надо продолжить рейс. Матросы грозно зашумели, капитан растерялся: хорошо, я потом достану портрет, а сейчас отчалим. Нет! Сперва портрет! Капитан разослал помощников искать в Триесте портрет. Не нашли ни в книжных магазинах, ни в иных. На складах спросили… Заходили в фотографические ателье. Кто-то надоумил попросить в Комитете профсоюза моряков. Здесь капитану сказали: «Есть. Дадим вам портрет, чтобы всегда напоминал матросам, что они победили». Этот портрет и висел теперь в кубрике.

А вывесил его сам рассказчик. Он был выходец из области Эмилии, из городка Ковриаго. «Хороший городок, весь в садах, кругом поля. Заводов нет, а батраков много в нашем маленьком Ковриаго. Ленина у нас избрали почетным мэром Ковриаго».

Фрунзе вспомнил выступление Владимира Ильича. Ильич рассказал, как случайно прочел в газете итальянских социалистов «Аванти» хронику партийной жизни местечка Ковриаго, должно быть большого захолустья — этого селения нет на карте. Сообщалось, что батраки Ковриаго приняли резолюцию в поддержку русских «советистов». Если даже в такой глуши знают правду об Октябрьской революции, заметил Ленин, значит, итальянские массы за нас. Фрунзе сказал:

— Значит, вы уважаете… господина Ленина?

— Для нас он товарищ. На заседании муниципалитета избрали… У нас там все — коммунисты. Джованни Феррари произнес речь от имени нашей коммуны. Мы вступили в Третий Интернационал… Мы требуем признания правительства Советов… Мы собираем средства в помощь голодающим России.

— Да, Россия голодает…

Фрунзе вспомнил: Владимир Ильич предложил советским представителям в Европе выяснить, не продаст ли Италия хлеба.

Вернулись в каюту, Ваня был горд.

— Значит, признают нас!

— Признают, сочувствуют. Безусловно. Но вряд ли эти матросы все уж такие марксисты. Обратили внимание — на той же стенке портреты каких-то высокопоставленных особ? Видимо, что члены королевского семейства.

— Чего-то я их не заметил…

— Не спите, дорогой мой советник?.. — обратился Фрунзе к Андерсу, лежавшему на койке. — Ничего, высадимся, представимся туркам, проедем… Увидят нас и скажут: «Вот они, большевики, с нами». И все будет преотлично!

Фрунзе лег на свою койку и скоро забылся. Но еще в Батуме стало побаливать внутри, а сейчас, казалось, огромная птица с душными перьями, налетая, охватывает крыльями и запускает когти ему в живот. Даже от размеренной легкой качки словно подкрадывалась боль и мутило. Фрунзе знал, что это пройдет: поудобней улечься, потерпеть какое-то время — и отпустит. Он старался не стонать, дышать ровнее, чтобы не тревожить умаявшихся товарищей.

Отпустило. Но ушел и сон. Мысль привычно вновь обратилась к перипетиям дела. Восточная пословица говорит: «Если не с кем посоветоваться, посоветуйся с самим собой». У Фрунзе было с кем посоветоваться. Сейчас в каюте Фрунзе будто услышал Ленина: «Вы отвечаете за всё…» За всё — и за хлеб, и за соль, и за мир… Мир на Кавказе это хлеб, а хлеб — жизнь…