Турецкий марш

После боя Черников оперировал, а Ольга ему ассистировала, другие двое медбратьев приносили ему раненых. Отец Дамиан ходил среди умирающих и отпускал им грехи, а тех, кого можно было спасти, приносил к хирургу. Лишь потом выяснилось, что и он был ранен – пуля, сбив его шапочку, оставила кровоточащий след на его голове, а другая ранила в руку, державшую крест. Но он каким-то образом все равно тащил на себе раненых. Мы думали, что все, руку ему придется отрезать, но подпоручик Черников ее сумел каким-то образом спасти. Впрочем, многие обязаны подпоручику жизнью, а другие – конечностями. Доктор он оказался отменный, и Свен потом сказал, что когда у него будут дети, то он назовет сына Юрием, а дочь Ольгой.

Впрочем, все это было уже потом, когда с севера подошли два наших батальона, завидев которые турки радостно побросали оружие. И я, поговорив со своими, пошел к отцу Дамиану. Тот сидел усталый и грустный на каком-то ящике. У него была перевязана голова, а левая рука замотана чем-то твердым и белым. В правой он держал свою смешную шапочку, которая, как оказалось, была искусно вышита бисером.

– Матушка ругать будет. Подарила мне скуфейку на день ангела, а я ее, видишь, сын мой, испортил.

– Святой отец, – улыбнулся я, – вы спасли всех нас, и мы вам новую купим, хоть из шелка, хоть из бархата… Только у меня к вам просьба.

– Слушаю тебя, сын мой.

– Мы бы хотели креститься – тридцать три человека.

– А кто вы по вероисповеданию?

– Аландские шведы. Лютеране, как и все у нас.

– Ну, если лютеране, то вам незачем совершать полный обряд, ведь вы же уже крещены. Достаточно лишь исповедовать вас, помазать лоб святым миром, и после причастия вы станете православными. Только сначала я расскажу вам, каково это – быть православным христианином. Приходите сегодня вечером. А кто не передумает – тех после беседы и исповедую, а завтра совершу обряд миропомазания и причащу на литургии…

– Не передумаем, – улыбнулся я, – сегодня мы видели чудо, и не одно.

– Неисповедимы пути Господни, – склонил голову отец Дамиан.

24 (12) ноября 1854 года.

Константинополь.

Чарльз Стрэтфорд Каннинг, 1-й виконт Стрэтфорд де Рэдклифф, посол Соединенного Королевства в Османской империи

– Так ты говоришь, что султан пригласил Мустафу Решид-пашу и Мехмеда Эмине-пашу?

– Именно так, эфендим, именно так.

– И о чем у них шла речь?

– Я слышал не так уж и много, эфендим, но из того, что мне удалось услышать, могу сказать лишь одно – они обсуждали, как остановить эту войну…

Мало кто замечает слугу, который приносит кофе, лимонад и сладости. Для султана и его сановников он – всего лишь двуногий предмет мебели. Тем более что он живет во дворце, и живет неплохо, а когда состарится, то двор султана будет и дальше о нем заботиться. Поэтому никто не ожидает от них измены.

Никто, кроме меня. Я давно уже окучивал старого Ахмета, и не так давно он согласился делиться со мною информацией. А насчет денег… Была у старого сирийца одна давняя мечта – уехать домой, туда, где родился его отец, между горами, поросшими огромными кедрами, и теплым синим морем, и построить там дом у самого берега. Он, конечно, успел за долгую жизнь скопить немалые деньги, но их, как известно, никогда много не бывает. На довольствии у меня он уже три года, и должен сказать, что это капиталовложение окупилось многократно. А так как у меня тоже есть свой кабинет во дворце Топкапы, то никто не удивляется, когда он приносит мне туда чай и шербет.

Его помощь мне впервые по-настоящему понадобилась именно сейчас. До самого последнего времени все вопросы, связанные с отношениями с Россией и особенно с Восточной войной, Абдул-Меджид обсуждал в первую очередь со мной. Если бы не я, кто знает, может, войны вообще могло бы не быть, и потому я считаю, что мне есть чем гордиться. Еще бы, именно Россия отказалась в свое время принять меня в качестве посла – так что они пожинают то, что тогда посеяли.

А теперь этот жирный боров – то есть султан – не только решил униженно просить русских о перемирии, но даже не поставил меня об этом в известность. И мне сие весьма не нравится.

– Ахмет-ага, – произнес я с улыбкой, – скажи мне, а ты не услышал, что они в конце концов решили?

– Как же не услышал, эфендим, – улыбнулся старик и сделал характерный жест рукой. Увы, Ахмет оценивал свою информацию очень и очень дорого – если любому другому слуге и одной лиры было бы достаточно, тут мне пришлось доставать из кошелька золотую монетку в пять лир – примерно четыре фунта стерлингов – хотя все мое естество протестовало против этого, ведь предки мои, ирландские протестанты, были знамениты своей бережливостью, переходящей порой в скупость.

Монетка исчезла, словно ее и не было всего секунду назад, а старикан с улыбкой продолжил: