«Ну, всё», – подумал я, а в голове вдруг зазвучала грустная песенка, которую иногда напевал мой наставник Хулиович: «И никто не узнает, где могилка моя…»
Находились мы в Силиврии – нет, не Силистрии, а именно Силиврии, городке на Мраморном море, которое, впрочем, в этот день было ничуть не ласковее, чем Ботнический залив в это же время года у меня на родине, на Аландах. Было прохладно и пасмурно, дул северный ветер, и казалось, что наступил конец моей не столь уж длинной жизни.
В Силиврию мы пришли в составе сводного отряда под командованием штабс-капитана Сергея Волынца. Он был очень недоволен – мол, сил нам придали всего ничего, операция непонятная, да и в Чорлу нужно будет оставить гарнизон. Единственная его надежда была на наш сводный отряд, вооруженный новыми штуцерами, с приданными ему двумя пулеметами (это что-то вроде картечницы – может в один момент выпустить сразу множество пуль) и четырьмя минометами (что-то вроде мортиры, но полегче). Кроме того, с нами была сотня задунайцев, две сотни кубанцев (из которых полусотню оставили в Чорлу в качестве гарнизона) и небольшой медицинский отряд. Да, и еще этот поп, отец Дамиан – я так и не понял, зачем он нам…
Среди медиков была одна девушка, звали ее Ольга Даваева. Азиатского вида, но с точеными чертами лица, прекрасными, черными как смоль волосами и необыкновенной фигурой. Увы, как говорит Александр Хулиович: «Хороша Маша, да не наша». У нее есть жених – офицер медицинской службы. И когда мой приятель Свен слишком пристально посмотрел на прекрасную азиатку, она его так отшила – любо-дорого было посмотреть.
Значит, пришли мы в эту Силиврию. Хорошо хоть, на западе находится заболоченная пойма какой-то реки с единственным мостом. На севере и на востоке – равнина с редкими холмами. С утра турки и появились и с запада, и с севера. Получилось то, что в шахматах – я немного играю в них – именуют патом – ни мы не могли ничего сделать им, ни они нам.
И тут эти сумасшедшие задунайцы решили поквитаться с турками – и подставились под их удар. Штабс-капитан Волынец пошел с нами, чтобы заткнуть дыру в обороне. Почти сразу мы потеряли пулемет. Нас спасли штуцеры, но надолго ли? Турок только на этом направлении было не менее полутысячи. Мне показалось, что еще немного – и они пойдут в решительную атаку. Да, заберем мы с собой на тот свет сотню-другую османов, но потом и нам придет конец.
Я помолился Господу, подумав, что зря мы не пошли вчера на молебен, который устроил этот русский поп. Как говорят у нас – перед смертью даже черт становится верующим… Впрочем, другая пословица гласит, что темнее всего перед рассветом. И действительно, когда я подумал, что уже всё и нам отсюда не выбраться живыми, произошло чудо.
Фигура в черном облачении со смешной шапочкой на голове, держа в руках большой деревянный крест, вышла из-за телег обоза и пошла навстречу туркам. К удивлению своему, я узнал отца Дамиана[79]. Он шел и громко и мелодично напевал, но что именно, я так тогда и не понял. Позже, по моей просьбе, мне записали слова этого гимна:
«Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое; победы православным христианом на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство»[80].
Турки начали стрелять по одинокой фигуре, но священник шел дальше, и лишь шапочка его слетела с головы, обнажив седеющие волосы, развевавшиеся по ветру. И сначала казаки, а потом и мои братья – аландские шведы – тоже поднялись и побежали вперед, на ходу стреляя по туркам. А тут и пулемет вдруг ожил, и турки неожиданно для всех побежали – сначала те, кто был перед нами, а затем и те, кто стоял далее на востоке, и те, кто был за рекой…
Бежавший рядом со мной Свен вдруг упал, и краем глаза я заметил, что та самая неприступная девушка Ольга оказалась рядом с ним, перевязывая его рану. А потом она стала перевязывать другого, третьего. Я подстрелил несколько турок, оглянулся и увидел, что она тащит на себе казака раза в полтора выше ее и раза в два плотнее… Да, я не католик и не православный, у нас, лютеран, святую Марию не почитают, но мне показалось, что это сама Богоматерь превратилась в Ольгу и спасала свой народ.
Потом выяснилось, что подпоручик Черников, наш хирург, не выдержал и побежал к пулемету. Как он потом сказал, когда его ругал штабс-капитан Волынец: «Стреляю я плохо, но лучше так, чем вообще никак… Даже если мне пришлось нарушить приказ, за что я готов понести любое наказание». Второй номер, из наших охотников, был мертв, а первый, хоть и раненый, сумел поработать вторым.