Турецкий марш

Краем уха я слышал разговоры пассажиров о том, что эта чертова война с русскими ужасно всем надоела и что большинство жителей Соединенного Королевства мечтают лишь об одном – чтобы она поскорее закончилась.

«Наверное, и мои французы говорят то же самое, – подумал я. – А Плон-Плон добился их поддержки лишь потому, что он бойню эту распорядился прекратить и вернуть нашу армию домой».

Проклятая стерва Виктория! Это именно она уговорила меня начать войну с Россией. Теперь я понимаю, что чувствовал мой великий дядя после отречения, когда корабль увозил его на остров Эльба. Только Эльба – это еще не остров Святой Елены. С Эльбы император Наполеон Бонапарт вернулся во Францию, и народ встретил его с радостью и восторгом. Я верю, что и мне суждено вернуться с триумфом из Америки и вновь занять свой законный трон! Только я не допущу ни второго Ватерлоо, ни второго изгнания. Лишь бы мне побыстрее добраться до Нью-Йорка!

26 (14) ноября 1854 года.

Окрестности Сан-Стефано.

Штабс-капитан Домбровский Николай Максимович, только журналист, никакой не снайпер, ни-ни

Представьте себе, нога вроде проходит помаленьку, да и что с ней сделается, если пуля просто вырвала кусок мяса, не повредив ни кости, ни сухожилий. Рану мне зашили, и заживает она нормально. Голова – да, гудит, но, повалявшись на койке в госпитале, я почувствовал себя почти здоровым. Пообещал сам себе, что не буду больше играть в «стрелялки», а буду лишь исправно выполнять свои мирные журналистские обязанности.

Аллочка моя, она же Мейбел, требует, чтобы я эвакуировался с первой же оказией в Одессу, в тыловой госпиталь. И это еще до нашей свадьбы. А что будет, когда я стану мистером Катбертом… тьфу ты, конечно, фамилию поменяет она, а не я. Но, боюсь, что все будет как в том анекдоте – когда жених во время венчания произносит «да», то это последнее его самостоятельное решение. Может, подумал я, нафиг эту женитьбу? Нет, пожалуй, я все-таки люблю свою чумовую невесту, да что уж там греха таить – жить без нее не могу. Не говоря уж о том, что сам просил у нее руку и сердце.

Так что я подождал, пока она пошла почивать, и побежал умолять Сашу Иванову – отпусти, мол, буду премного тебе благодарен, обещаю хорошо себя вести, есть кашу по утрам (ладно – это лишнее). Она же ответила мне – ты что, сволочь, хочешь, чтобы я лучшей подруги лишилась? И тут за окном слышу рокот мотора «Тигра» – не то чтобы я мог его стопроцентно отличить от других автомобилей, а просто нет тут других. Есть разве что восьмиколесные «Ноны», но они всяко погромче шумят. Смотрю в окно – а из «Тигра» выходит Саша Николаев собственной персоной.

Оказалось, что наш медсанпункт решили сделать главным тыловым госпиталем – все-таки до Варны отсюда далековато, а помещение тут по размеру в самый раз, разве что его еще драить и драить… Но хирургическое отделение у нас готово, да и раненых то и дело привозят – обычно, к счастью, вражеских. Вот Саша и прибыл под это дело и привез еще пятерых врачей – четверых сюда и еще одного для усиления лазарета в Сан-Стефано, там, где сейчас расположился наш штаб – а это всего в нескольких верстах от Царьграда.

Ну, я к Саше сразу с челобитной – выручай, друг! Он послушал меня, осмотрел мою ногу, посмотрел на голову и говорит не в такт: нога-то у тебя скоро заживет, да и сейчас уже, наверное, особо не тревожит, надо только шов потом будет снять. А вот тупая башка твоя пиндосская покоя требует. Так что права твоя Аллочка.

Я чуть ли не на колени бухнулся – ну что я буду делать в тылу? А задание редакции? Нужно же его выполнять. А то, пока я здесь прохлаждаюсь, наши аж до ворот Константинополя дошли, а я ни строчки об этом еще не написал. И как змей-искуситель зашептал ему на ухо: «Отпусти, бриллиантовый-яхонтовый, а я тебя уж отблагодарю!»

Саша глянул на меня искоса и говорит:

– Ага, отблагодаришь. Ты, наверное, забыл, что свидетелем моим на свадьбе после войны быть пообещал? А мне «двухсотый» шафер не нужен.

Почувствовав слабину, я взмолился:

– Дружище, клянусь тебе, что буду осторожным и улицу переходить стану только по зеленому сигналу светофора! Ни в какие разборки с турками влезать не стану, буду послушным и вежливым!

На что тот буркнул – видимо, я его достал:

– Ладно. Хрен с тобой. Но если тебя убьют, на глаза мне не показывайся. А тем более Даше.

На том и порешили. Я пообещал еще разок, что буду паинькой, туда, где стреляют, ни ногой, рану буду ежедневно Саше Ивановой показывать – она тоже собралась в Сан-Стефано. И если она решит, что меня пора эвакуировать в тыл, то так тому и быть.