Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Володя, мне сейчас показали фильм! Золотой скальпель есть золотой скальпель – он свое дело знает. Прободение – как и предполагал он утром…

– И что там с главным героем фильма, с кишечником? – спросил Крыль, слабо обозначив дурашливое – по-пермски – выражение лица.

– Был серый, а стал розовым! Антиспаечный гель помог. И снова залили его.

– Правда?

Крыль смотрел, мерцая глазами, как в детстве, когда обещали купить ему велик. А сейчас должны купить отрезок жизни.

– Отдала последние пять тысяч. Но о деньгах не думай – буду весь отпуск работать в у Альбины, в саду…

Пять тысяч за антиспаечный гель – это цена за сколько будущих месяцев, лет? Да хоть за сколько! Спасибо! Купленная жизнь словно висела в воздухе, и в ней солнце одновременно всходило на востоке и заходило на западе, гуси летят клином, не мешая дельтапланеристам, шампиньоны реяли по всему воздуху, деловито рассаживаясь тут и там.

* * *

– Во время операции мне казалось, что на площади стоит мраморная чаша, в ней – мои кишки, опускается рука с неба и перемешивает их… Но что с памятью? Ничего не помню, даже дня рождения Ахматовой.

– Это пройдет. Наркоз есть наркоз.

Владимир вдруг замер и закрыл глаза. Милица потрогала его руку – теплый.

«Сейчас про перепелиные яйца будет», – подумал он.

– Альбина пьет перепелиные яйца. Перепелки у нее – бархатно-коричневые. Одна из них петушок, токует всю ночь: фить-пирють, тра-ра…

– И как там у них все?

– Одно яйцо натощак утром и запить теплой водой. Энергия жизни прибывает.

Куда ей еще энергию, Альбине? И так во время так называемой улыбки она обнажает совершенный аппарат для расчленения и стоя всегда покачивается, как змея перед укусом.

Он попросил жену принести ему «Третью охоту» Солоухина.

Драгомирский смотрел в окно. Посмотрел и Крыль. Отцветающая черемуха, как Бетховен, яростно вертела космами под напором ветра, говоря: переходим к следующим задачам.

– Хорошо черемуха устроилась: отцвела – ждет плоды. А у меня сын – от него Милице никакой поддержки. Инфантил, на лекции ходит с игрушечным автоматом за спиной. Все потому, что я поздно женился – долго пробивался в столице…

– Ничего не значит. Сейчас все носят какие-то фенечки и прибамбасы. Мой племянник вообще двух крокодильчиков на ремень прицепил, а просмотрел я его сайт, там все про поляков да как нас ссылали. Один наш прапрадед где-то на Урале первый книжный магазин открыл.

– Да, – вспомнил Крыль, – вы навещали Инночку в коридоре?

– Совсем плоха… сказала, что хочет под дождем постоять, по траве походить босиком.

– Ей двадцать?

– Да нет, говорят, двадцать пять.

Помолчали. Вдруг, не поворачиваясь от окна, Драгомирский спросил:

– Вам ангелы являлись перед операцией?

– И вам тоже?! – Помолчав с минуту, Крыль сказал черными губами: – А в творческом кружке я писал, что в родительскую субботу атомы, которыми дышали мои родители, прилетают! Атомы, а не ангелы.

– Это в каком вузе?

– В Пермском, я из поселка Чад. Прошлым летом съездил… как предчувствовал… И там каждый день к гастроному приходит директриса нашей школы – Вера Петровна. Все лицо ее сбежало куда-то в рот, а рот еще провалился внутрь головы – осталась узкая щель. Но дворянское нечто сохранилось! Не увяло в девяносто с лишним. И спина прямая.

– Полька? – спросил Драгомирский.

– Девичья фамилия ее – Бармина-Кочева. А другой фамилии нет – старая дева. Стоит Вера Петровна, стоит у гастронома, всех спрашивая: «Вы – мой ученик? Изучали мою биографию?

Здесь на странице сорок, внизу, – обо мне». И протягивает брошюру «Наши люди» – издала местная власть.

* * *

Драгомирский заметил, что на футболке, принесенной Крылю женой, сзади бельевая прищепка. Мелькнуло: можно поторговаться и взять сценарий подешевле.

– У правительства Москвы есть программа поддержки художественных телефильмов. А у вас есть сценарий про Ахматову и Модильяни. Хотите, чтоб играла Пивнева?

– Нет! У нее же лицо резиновое!

– Такое и нужно настоящей актрисе.

– Но у Ахматовой не резиновое лицо!

Через час Крыль продремался, и Драгомирский вернулся к торгу:

– Надсадова будет играть Анну Андреевну.

– Надсадова? Эта медведица, раскрашенная под петуха! Голос ее весь стерся об роли. А представляешь, какой у Ахматовой был голос? Космато-властный голос…

Драгомирский отчаянно заблестел гранями черепа:

– Зато Надсадова не жадничает, а фильм низкобюджетный.

Продолжился дерганый, задыхающийся, пунктирный разговор: мейнстрим, рейтинги, этот режиссер бережно относится к сценарию, а тот – поубивал бы… Но главное: чтоб все чего-то заработали! – повторял Драгомирский.

«Тяжело, – думал Крыль. – В советское время был диктат партии – сейчас диктат продюсеров. Голливуду голливудово, а в России нужно так снимать, чтобы в каждом отрывке было невидимое чудо. И оно должно определять настроение фильма. Так молекула ДНК не видна, но все определяет».

* * *

– Пан Драгомирский, к вам можно?

Пришел Веслов (Весло).

У него не лицо, а булыжник пролетариата. Поставил на тумбочку глобус и крутанул:

– Всегда приношу вместо цветов глобусы. Не забывайте: вы не только в палате, но и на планете.