Тургенев в русской культуре

Личность героя во всей ее сложности, противоречивости и полноте, в разных ее проявлениях, с разных точек зрения поданная, не только на rendez-vous (это удел повести), но в разных ситуациях и положениях испытанная, – вот что является главным предметом изображения в тургеневском романе. А поскольку эта личность укоренена во времени и в определенном смысле действительно является исторической, то ее драма всегда сопряжена с идеологической проблематикой.

По поводу «Вешних вод» Тургенев писал: «Моя повесть <…> едва ли понравится: это пространно рассказанная история о любви, в которой нет никакого ни социального, ни политического, ни современного намека» [ТП, 9, с. 195]. Однако даже если эти намеки в повести есть, они остаются не более чем намеками. В повести не может быть сюжетно выраженного идеологического напряжения. Идеологическая полемика – жанровый атрибут романа, так как она предполагает развернутый диалог, спроецированный на соответствующий социальный фон, что разрушительно для центростремительной компактности, необходимо присущей повести. «Длить споры» невозможно в рамках малой формы, нужен нерегламентированный сюжетный простор, который предоставляет только роман. В «Рудине» этот простор создается, как уже показано, отчасти за счет художественной цельности, автору приходится к основному сюжету сделать контрастирующие с ним пристройки, чтобы придать полемический объем заданной теме, полнокровность образу главного героя и архитектурную устойчивость (при всем ее несовершенстве в данном случае) романной конструкции.

Еще несколько важных отличительных романических черт.

В повести в центре внимания эпизод из жизни героя – например, «история о любви». В центре тургеневского романа – сам герой. Батюто пишет, что «внешне схема любовной коллизии в романе Тургенева (Наталья – Рудин – Волынцев) выглядит как сжатое во времени и пространстве повторение “избитых” сюжетно-композиционных положений женского романа, высмеянных самим же писателем в статье о “Племяннице”»[71]. Однако в том-то и дело, что эта архетипическая схема в романе «Рудин» разбита, принципиально трансформирована: вовсе не любовный треугольник здесь движет сюжетом, основа сюжета – личность и судьба Рудина, сюжетное действо строится как испытание героя, и ситуации на rendez-vous оказывается для этого недостаточно, не говоря уже о том, что Волынцев в качестве соперника не играет существенной сюжетной роли, логика событий предопределена исключительно характером и личностью Рудина.

В повести все центрировано вокруг главного эпизода, главного сюжетного задания: Гагин интересует рассказчика, а вместе с ним и автора исключительно постольку, поскольку он участвует в отношениях Аси и господина Н. Н. и выступает своеобразным двойником Н. Н.; у Гагина нет собственного художественного пространства, собственной сюжетной линии. Роману свойственна «композиционная разветвленность»[72]. Уже в «Рудине», кроме заглавного героя, свое сюжетное пространство имеет Наталья, по ходу повествования свою собственную линию «отвоевывает» выполнявший поначалу исключительно резонерские функции Лежнев. В последующих тургеневских романах сюжетное разветвление станет явственнее и число персонажей, существующих не только для главного героя, но и для самих себя, существенно возрастет.

Романическое мастерство Тургенева в полном его блеске будет предъявлено уже в романе «Дворянское гнездо».

Если сюжетное движение «Рудина» можно сравнить с течением канала, нарочито изогнутого в конце пути, то сюжет «Дворянского гнезда» течет вольно и прихотливо, как река, которая сама по себе, без стороннего усилия и воздействия движется меж естественных берегов. Разумеется, это тоже движение по плану, оно тщательно продумано и выверено в каждом своем повороте-изгибе, но при этом так организовано и воссоздано, что читатель не чувствует направляющей авторской воли – показалось же Гончарову, что организующего начала здесь нет вообще. Не менее интересен с этой точки зрения и отзыв Салтыкова-Щедрина: «Я давно не был так потрясен, но чем именно – не могу дать себе отчета»[73].