Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Фирман султана был получен ишаном, по его словам, за месяц до уразы, т.е. приблизительно в конце января или начале февраля, а в середине этого последнего месяца в Кокане появились подметные письма к богатым жителям, чтобы они приготовили закят за 15 последних лет, дабы люди «сахиби-хуруджа» (вновь воцарившегося[576]) в случае газавата могли иметь эти деньги, причем оповещалось, что священная война начнется, когда число людей «вновь воцарившегося» достигнет 1000 человек. Возникшее об этих подметных письмах дело было сочтено за шантаж частного характера и направлено к прекращению, но мною даны надлежащие указания на необходимость переисследовать дело путем негласного полицейского дознания для дальнейшего направления согласно с результатами этого дознания. Вышеупомянутый киргиз, по имени Курман-бай Умарбаев показал, что в нынешнем году он был у ишана в начале уразы[577], явившись на шестой ее день, и пробыл пять суток. Находившиеся тогда у ишана люди собирались после молений по саклям и говорили между собою о том, что пришло время начинать газават, – нужно только подождать, когда поправятся лошади. Сам ишан редко принимал участие в совещаниях, а между посетителями больше ходили его приближенные. В числе этих людей находился Мулла Зияутдин, казначей и главнейший, как выяснено следствием, приближенный ишана. В Курбан-Байрам (в апреле) у ишана на намазе было так много народа, что многие, не найдя места в мечети и во дворе, молились на улице. В конце апреля ишан назначил Умарбаева своим хальфой, присоединил его к киргизу одной с ним волости, Курбанкулу Саттарову, и дал последнему сто девяносто чакру-хат[578] за его, ишана, малой печатью. В вызовах этих, которые Умарбаев и Саттаров развезли более чем ста лицам в киргизских волостях между Нарыном и Кара-дарьей, заключалось распоряжение собраться всем близ Мин-тюбе. Другой обвиняемый, тоже киргиз, по имени Маат-Муса, показал, что незадолго до нападения на Андижанский лагерь к ишану приезжали некоторые должностные лица туземной администрации (названы им по именам или приметам) и приложили свои печати к воззванию ишана. Воззвание это, или вернее клятвенное обещание, найденное в Коране вышеупомянутого Зияутдина, читавшего эту священную книгу мусульман во время нападения на андижанский лагерь 18-го Мая, имеет четырнадцать печатей (из них две парных, принадлежащих лицам, которые названы показателем[579]. Договор этот гласит следующее: «Бог создал из ничего 18 тысяч миров, в которых дал человеку совершенный образ, возвысив его над остальными существами, и отца нашего Адама короновал халифом. Весь мир создал для нашего пророка, сделал его к Себе более близким и, посадив его на почетный трон, Бог обратился к нему, говоря: “О, пророк! Да будет война с немусульманами и отступниками от веры”, за что обещал рай, если будут верными и приближенными его рабами. Четыре преемника пророка, давая наставление народу, сказали: “Кто пожертвует для Бога и пророка своим имуществом и жизнью ради газавата, тот будет подобен нам”, для удержания недостойных людей написали книгу и послали для памяти. Следовательно, теперь нам нужно и обязательно, как признающим себя рабами Бога и последователями пророка, объявить газават. Во-первых, для Бога и пророка мы должны быть победителями на священной войне, и, во-вторых, пожертвовать жизнью в священной войне. Мы, нижеприложившие печати, дав обещание Богу и пророку и имея среди себя Коран, совершили договор с халифом своим. После этого, если по наущению шайтана из себялюбия или из опасения за свою жизнь мы, оробев, откажемся и не исполним нашего обещания, да будем мы достойны ада, да почернеют в обоих мирах наши лица, да будем в день Страшного суда посрамлены и опозорены. В удостоверение чего приложили печати».

К этому клятвенному обещанию, как выше упомянуто, приложили свои печати лишь двенадцать человек людей, более или менее влиятельных. Очевидно, из среды последних не нашлось больше этого числа охотников подвергаться опасности, – не нашлось, впрочем, не потому, что не было сочувствия идеям ишана, а вследствие того, что люди наиболее развитые и сведущие, конечно, сознавали несоразмерность слабых средств ишана с нашею силою. Простой же народ, мало или вовсе не понимавший действительного состояния сил обеих сторон, больше всего верил в святость ишана, в его призвание и в его чудодейственную силу и потому в большинстве слепо шел за ним. О том, как народная масса собиралась на газават, можно судить по показанию вышеупоминавшегося Маат-Мусы, – показанию весьма правдивому, но, к сожалению, почти единственному со стороны мятежников по своей чистосердечности, и то, впрочем, неполной, ибо показатель[580], свободно и подробно говоря о действиях других, заметно стремился выгородить себя. Маат-Муса свидетельствует, что за неделю до нападения на Андижанский лагерь раисы стали гнать из его кишлака Медресе (Ичкиликской волости Маргеланского уезда) народ к ишану и привели туда человек сто…