Туркменская трагедия

Вдумчивый слушатель, пожалуй, обратил внимание на, проскальзывающую во многих его выступлениях жалобу, что его детство было дурным, проходившем в окружении невежественных, грубых людей, не понимавших нежную душу мальчика. Чтобы приладиться к ним, ему, вероятно, приходилось лицемерить, он редко бывал самим собой.

А в ашхабадской средней школе № 20 ныне открыт музей, посвященный выпускнику-отличнику — вундеркинду Ниязову. Посмотрев его экспонаты, диву даешься, словно дирекция и органы образования знали, что Сапармурат станет президентом страны, а у неискушенного посетителя невольно возникает аналогия: “Ну чем не Володя Ульянов? Чем не будущий гений?!” Один из учителей, вспоминая детские и школьные годы своего воспитанника, пишет: “Мы, учителя, боялись его (Ниязова) вопросов, не могли на них ответить, так как он много знал, много читал...”

Насколько учитель искренен, трудно сказать, но судя по сегодняшним познаниям Ниязова, особенно по его публичным выступлениям, мнение о его эрудиции складывается противоположное.

Чем старше становился Сапармурат, тем больше раздумывал о себе, о матери, об отце, близких родственниках, о людях, окружавших его. Те, кто познал горький опыт, испытал на себе, что благодетельна и поучительна только нравственная боль. Тогда человек, в природе которого уживаются порочное и доброе, испытывает раскаяние, из коего он выходит духовно совершенным, благородным. В другом случае, если жизнь человека дурна, то он не всегда может мыслить правильно, его редко мучают угрызения совести, он не способен бороться с собой, ему трудно отрешиться от пороков, лжи, фарисейства, роскоши, тщеславия, разврата...

Какие чувства вызывало у кипчакского сироты его окружение? Любовь или ненависть, горькую обиду или радость общения? Неуемную злость или доброту? Дети, лишенные родительской ласки, как всегда завидуют сверстникам, живущим с отцами и матерями. Особенно обостренно это чувствуют дети с физическими или умственными недостатками. Подобная ущербность, как клеймо, остается на всю жизнь, пагубно сказывается на психике, порождает комплексы неполноценности, влияет на интеллектуальные способности человека. Обычно комплексы присущи незащищенным людям. Но со временем комплексы могут и пройти. Однако не у всех. У кого-то они приобретают другие формы, порою уродливые, личность формируется с пороками. И в том не вина их, а беда.

Полбеды, если этот индивидуум живет сам по себе, со своей семьей, которой не позавидуешь, а если он, по воле случая, возглавит коллектив или, еще опаснее, станет во главе государства? Такое обычно оборачивается трагедией для народа.

Став взрослее, Сапармурат, возможно, мучительно переживал: что произошло с отцом?.. О нем говорили всякое: то пропал без вести, то погиб в бою, то сдался в плен или будто его судили как дезертира и расстреляли...

Слухи эти, разумеется, не могли пройти в душе Сапармурата бесследно. К горечи обиды примешивалось и липкое чувство страха. К тому же мать взяла да и съехала из родного Кипчака... Что причиной тому? Слухи об отце?.. Но в селе жили многочисленные отцовские родичи. Казалось бы, она должна быть привязана к родному селу: здесь вышла замуж, здесь создала семейный очаг, здесь родила детей, отсюда проводила в армию мужа... Что может быть милее и дороже этих мест? И ее никто не попытался удержать?

У туркмен испокон веков существовал неписаный закон: человека, нарушившего нравственные устои жизни, изгоняли из села. Тяжкое наказание. Неужели мать переступила этические нормы и почувствовала, что ей не место по соседству с родичами мужа? Как могла молодая женщина с тремя, мал мала меньше, податься в незнакомый город, где ни родственников, ни знакомых?.. Может, знакомые были?

Чем больше вопросов, тем больше неясностей. Почему после той трагической ночи на помощь осиротевшему Сапармурату поспешил только Гурбангельды-ага, дед по матери? А куда подевались родичи с отцовской стороны, которые у туркмен считались и считаются ближе, нежели с материнской? Они вовсе не навещали мальчика. Значит, они таили на мать неизгладимую обиду? И в детском доме Сапармурата больше опекала материнская родня, отцовская всегда держалась отчужденно, и это вызывало у него чувство обиды, ущемленности, и, спустя долгие годы, став во главе республики, он в многолюдье попрекнет родичей отца.

“Дыня от дыни цвет набирает”, — говорят туркмены. И если, став взрослым, Ниязов не нашел у себя великодушия простить отцовским родственникам их давнюю черствость, то это, вероятно, следствие того, что его в детстве и юношестве окружали взрослые, не всегда понимавшие чувствительную душу сироты. Мы не всегда замечаем, что взрослые, помимо своей воли, сами того не подозревая, заражают детей пандемией греховности. Это метко подметил А. П. Чехов в рассказе “Житейская мелочь”.