Турция старая и новая

В этой деревеньке господствуют суровые патриархальные обычаи, и в этом смысле она ничем не отличается от любой другой турецкой деревни. Повсюду принято, что молодой мужчина, пусть даже женатый, не имеет права подать голос или закурить в присутствии старших. Несмотря на то что женщина официально и уравнена в правах с мужчиной, в анатолийской деревне она считается все равно существом низшим. Если она не работает в поле, она никогда не откроет лица, чтобы на нее не взглянул чужой мужчина. Она должна уступать мужчине место и беспрекословно исполнять любое его приказание. Старшая сестра должна подчиняться капризам своего младшего брата. Если муж, как разрешает шариат, трижды скажет своей жене, что больше не хочет иметь ее женой, она должна уйти из дома и все будут считать ее разведенной. Как и в давние времена, крестьянка только тогда имеет авторитет в доме, когда женит своих сыновей и начинает понукать своими невестками… Но упаси ее господь изменить мужу! Убийство жены и ее возлюбленного считается моральной обязанностью мужа, и никакая сила, даже тюремное заключение, не может этого изменить. Ранение или убийство человека, по сути, не осуждается, а заключение в тюрьму за такого рода преступления, как, впрочем, и за насилие, в турецкой деревне — дело обычное. Моральный кодекс крестьянина — дело одно, а официальный уголовный кодекс — совсем другое. «В деревне закон силы не имеет» — гласит народная мудрость. Тут действует свой морально-бытовой кодекс.

Такова турецкая деревня. Деревня патриархальная, которая не меняется веками. В 50-х годах, правда, наметились кое-какие перемены. Они были вызваны беспорядочно проводившейся модернизацией и механизацией сельского хозяйства. Если в 1947 году один трактор приходился на 7 тысяч гектаров, то в 1955 году — только на 351 гектар. Огромное число рабочих рук, ставших лишними в деревне, заполонили город.

После 1955 года тракторов на поле не стало больше, технология в деревне не изменилась, но интенсивный рост населения привел к тому, что голод толкнул деревню в город за хлебом. Массовое нашествие деревни на город продолжается и сегодня. Процесс этот носит трагический характер, ибо отсутствие в городах развитой промышленности оставляет рабочие руки без работы. Происходит явление псевдоурбанизации… Во всех крупных турецких городах растут целые кварталы «геджеконду». Стремительное увеличение населения «геджеконду» превышает численность исконно городского населения. По официальным данным, в этих трущобах в 1967 году проживало 59 процентов жителей Анкары, 49 процентов жителей Стамбула и 33 процента жителей Измира. «Геджеконду» накладывают своеобразный отпечаток на облик турецких городов… Их обитатели не-отличаются от крестьян ни своим внешним видом, ни образом жизни. Они не порывают своих связей с деревней и живут по законам деревенской морали.

Иностранцы, которые с жалостью смотрят па обширные кварталы «геджеконду» (турки стараются в общем-то скрыть их от постороннего глаза), вряд ли задумываются над тем, что жизнь в этих трущобах для их обитателей является все же шагом вперед по сравнению с их прозябанием в деревне. Смотреть на эти трущобы страшно, это правда, но здесь хоть есть вода, а иногда и электричество, и люди в них не ютятся вместе с животными, словом, жить в них все-таки легче, чем в глиняных деревенских халупах. И кроме того, приезд этих людей в город дает им возможность продвинуться: несмотря на безработицу, в городе легче, чем в деревне, получить работу, пусть и временную… Как правило, эти люди, неуверенные в завтрашнем дне, сохраняют в деревне свой клочок земли, как своеобразную страховку на случай потери работы. Иногда в-город сначала приезжает глава семьи, устраивается на работу, а после возвращения его обратно в деревню, уезжает на заработки сын.

Происходит не столько пронес урбанизации, сколько вторжение сельского населения в город.

А в заключение в качестве иллюстрации к положению о всесилии деревенских ага мне хочется рассказать историю, которая произошла в 1961 году на юго-востоке Турции в местечке Кадырли (недалеко от Аданы) и как эхо разнеслась по всей стране.

В то время каймакамом[23] в Кадырли был некий Мехмед Джан (кстати, после этой истории его имя стало известно всей Турции). Он настолько серьезно отнесся к своим обязанностям, что в один прекрасный день запретил местным ага сеять рис на землях, которые по кадастровым книгам значились как государственные (рис в тех местах — главная сельскохозяйственная культура). Как известно, рисовые поля должны быть залиты водой. Арыки же, по которым вода поступала на поля, находились в руках ага, и крестьяне платили за воду большие деньги.