Турухтанные острова

Даша села чуть ли не в другой конец вагона, чтобы находиться подальше от Буркаева. Она его стеснялась. «Бедный ребенок!» — подумала о ней Инна. И по перехваченному взгляду, по тому, как Даша сразу потупилась, встретившись с ней глазами, она поняла, что Даша хочет что-то ей сказать.

Поле, на которое их привезли, находилось далеко от деревни. Оно полого спускалось к реке. По ту сторону ее — такое же поле, будто зеркальное отражение этого, с трех сторон окаймленное светлым березовым лесочком. Пересекала поле узкая дорожка, такая трогательно-романтичная, какая-то уж очень деревенская, будто протоптанная босыми ногами.

И как только их высадили на этой дорожке из автобуса, они побросали в общую кучу сумки, куртки, на всякий случай взятые плащи. День выдался солнечный, на небе ни облачка, а жаворонки поднялись в такую высь, что их никто не мог разглядеть. Мишка то мчался за бабочкой, то за шуршащей слюдяными крыльями стрекозой. Крикнув на бегу: «Ма, я в лес!», — припустил к березняку.

Они разбились на бригады по лабораториям. Представитель совхоза выделил им «урок»: прополоть каждому по две борозды от дороги до леса. А когда кончат — могут идти домой. Тотчас все принялись за дело. Но не успели прополоть и пяти метров, как заметили, что от деревни кто-то идет. Вскоре узнали Лару Николаевну.

— Лара Николаевна, Лара Николаевна! — дружно закричали женщины из ее лаборатории, замахали руками. Она тащила рюкзак.

— Мужчины, нахалы! Неужели среди вас нет ни одного джентльмена! — Лара Николаевна скинула рюкзак на землю. Но к ней уже бежали, подхватили рюкзак и понесли. И здесь впереди всех оказался Сережа Маврин.

— А я опоздала на электричку! Перед самым носом захлопнулись двери, такая обида! Хорошо, подвез какой-то дядечка! — гремела Лара Николаевна. Голос у нее был зычный. Да она, кажется, специально подчеркивала это. — Я так давно не была за городом. Какая прелесть! Землей пахнет. Ах!..

Лара Николаевна была, пожалуй, единственным начальником лаборатории, кто хоть изредка, но ездил в совхоз. Остальные обычно ссылались на занятость. Этим она тоже выделялась среди всех и завоевала особый авторитет среди подчиненных. «Она не такая, как все, она ездит! Начальник, кандидат технических наук, и вот — вместе с нами!»

Инна считала, что это показуха. «Умеет пускать пыль в глаза!» — подумала она и сейчас, с усмешкой взглянув на Лару Николаевну.

И здесь, как и везде, работали по-разному. Некоторые заметно вырвались, другие поотстали. Среди отстающих оказался и Белогрудкин.

— Юрочка, ты мышей не ловишь! — кричали ему.

— Кисонька, да ведь я выдергиваю только сорняки, а не все подряд, как ты. Посмотри, сколько у меня остается свеклы и сколько у тебя.

И действительно, на бороздках у Белогрудкина ботва была гораздо гуще и зеленее, чем на всех остальных. Он работал раздетый до пояса, в белых вязаных перчатках, в серебряных, с большими стеклами пляжных очках, на голове — яркая с длинным козырьком фуражка спортсмена-конника.

Инна же, в отличие от Белогрудкина, ушла вперед. Все время с ней рядом находилась Даша. Она старалась изо всех сил, чтобы не отстать. Инна видела ее раскрасневшееся лицо, спиральки рассыпавшихся волос, бисеринки пота вокруг глаз.

Буркаев работал в основной группе с Инной и Белогрудкиным. Ему пришлось пропалывать три борозды. Он оказался с краю, дальше поле было засеяно льном, — не оставлять же непрополотой одну борозду! «Конечно, тебе больше всех надо», — раздраженно думала Инна. Никому не досталось, а именно ему.

А вот Сережа Маврин успевал поработать со всеми рядом, и с теми, кто были впереди, и с тем, кто остался последним. Он забегал вперед метра на два, а затем возвращался закончить то, что оставил. Это у него называлось «челночным методом обработки».

Когда прошли уже половину поля, решили немного отдохнуть. Все потянулись к дорожке. Некоторые развалились на траве, другие пили из привезенных с собою термосов, жевали бутерброды. Вокруг Юры Белогрудкина чирикала веселая девчоночья стайка. Юра угощал всех черным арабским кофе с коньячком «для запаха». Достав из «дипломата» плоскую бутылку с отвинчивающейся пробкой, он наливал всем в эту пробку по капельке, и когда его спрашивали, какой коньяк, сколько звездочек, отвечал: «Самый лучший, золотце, молодой прапорщик». И, откинувшись, он так заливисто хохотал, что, глядя на него, и самому хотелось посмеяться. А хохотал он потому, что в бутылке у него был ликер, разбавленный крепким чаем.

Но всех поразила Лара Николаевна. Она развязала свой рюкзак и вытряхнула всевозможные технические справочники. А сверху в нем лежала портативная счетная машинка.

— Вы извините, товарищи, у меня совершенно нет времени, — сказала Лара Николаевна.

Она установила машинку на траве и тотчас принялась считать, дымя папиросой. Два техника из ее лаборатории листали справочники, помогая отыскивать нужные числовые коэффициенты.

— А где же Мишка? — поднялась Инна. — Куда убежал? — Она пошла к лесу, взглянув на Дашу, приглашая ее с собой.

Даша поднялась.