Тусклый Свет Фонарей

Я невольно хмыкнул. Такое описание ещё ни разу мне не встречалось. И всё же я, стараясь сдержать насмешку, спросил:

— Так что же, то был легендарный цилинь?

— А кто же ещё, милостивый сянь?! Кто ж ещё то мог быть?! Ведь вся ж деревня его видела! И он стоял прямо на воде! Неужто нам всем разом могло привидеться такое?

Я вместо ответа глотнул ещё ароматного чая. Разве ж я разбирался в таких вопросах и мог знать, кому и что может привидеться? Как бы то ни было, староста подтвердил моё предположение: именно после этого дождь прекратился, а наводнение скоро закончилось, но они и не сомневались, что чем-то прогневали духов, и те мстят им. Но чем? Я спросил его, приносили ли они жертвы этим духам, и староста ответил, что, конечно же, они испробовали это — пытались задобрить духов различными подношениями, но духи их не приняли. Ведь странные звуки, будто звон монастырского колокола, хрюканье и душераздирающие визги не прекратились. И теперь люди боятся отходить от деревни, ходить в лес. После того наводнения он, как единственный грамотный, написал письмо в Цзиньгуанди с просьбой помочь им и, хвала земному и Небесному императорам, их мольбы были услышаны.

В этот самый момент пришла загорелая крестьянка и сообщила, что обед готов. Староста велел ей подавать еду в лучшей посуде. А я, поразмыслив, спросил:

— Так что же, это поэтому все попрятались в своих домах посреди дня?

— Ах, да нет же, сянь! Это просто наша традиция такая! Большинство ведь уже отобедали, только мы задержались — да видите, как повезло, будто знали. А после обеда все у нас обычно на боковую идут, вот и нет никого.

______________________________________________________________________________________

[1] Праздник Фонарей — завершающий, 15-й день, двухнедельного Новогоднего Фестиваля. В 125-м году Эпохи Волнений, т. е. в 755-м после Я.Л., начало нового года пришлось на 16 февраля (т. е. на 2-е новолуние после Зимнего Солнцестояния), а, значит, Праздник Фонарей прошёл 3 марта. Последняя же неделя 1-го месяца пришлась на период с 7 по 13 марта, т. к. 17-го уже было очередное новолуние.

[2] Отсылка к реальным зданиями — тулоу в провинциях Фуцзянь и Гуандун на юго-востоке Китая.

[3] Т. е. около 6–9 метров

[4] И само слово переводится как «Кабан, дикая свинья».

[5] Чудовищный кабан с длинными клыками и острыми когтями. Он отличался неимоверной силой и свирепостью и в этом отношении превосходил даже быка. Легенды гласили, что он портил посевы, пожирал домашних животных и даже людей‌‌‌. ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Глава 7. Позабытые обеты

Староста оставил меня жить в одной из комнат своего огромного круглого дома. В первые дни там было ужасно холодно, пыльно и пахло сыростью. Потом какая-то девица с покрытым веснушками лицом и длинными косами как следует убралась, и стало гораздо лучше. В остальном же приём мне оказали необычайно радушный: в чём бы я ни нуждался, о чём бы ни просил, мне тут же это давали и помогали всем, чем могли. Однако и мне в долгу остаться не позволили.

Едва весть о моём прибытии разнеслась по деревне, как её жители воспряли духом, стали без опаски выходить из своих домов и бродить по деревне, громко разговаривая, смеясь и, занимаясь своими привычными делами. Но стоило какой-нибудь нужде поманить их за околицу, как они тут же приходились ко мне и со смущением звали за собой, дабы я помог им — отогнал духов, создал какие-нибудь защитные круги и следил, чтоб всё было чинно и мирно.

Так мне пришлось просидеть весь день возле их полей, покуда они высаживали свои посевы. Прознавшие об этом дровосеки стали раз в несколько дней звать меня в лес, где, конечно, было приятно прогуляться, но лишь до тех пор, пока прогулку не превратили в обязанность. Но и это ещё было терпимо. Вот когда меня стали звать рыбаки, ловившие рыбу в Цзиньхэ от рассвета и почти до заката, я встревожился. А потом уже и пастухи не давали мне прохода, и закончилось всё тем, что я проводил день за днем, сидя на лугу с ними, и слушая их байки и хохот. При этом ничего необычного за всё это время ни разу не произошло.

Недели через полторы я начал подумывать, что раньше сойду с ума, чем появится что-то, хоть сколько-нибудь достойное моего внимания, и аккурат накануне праздника Чуньфэнь[1] написал письмо, в котором расписывал то, с чем столкнулся в действительности, и спрашивал, как долго мне надобно оставаться в деревне, ежли ничего не изменится. Письмо я запечатал по всем правилам и отложил, дабы отправить его в столицу при первой же возможности. А возможность такая могла появиться в это время года нескоро.