Тусклый Свет Фонарей

Теперь уж вздохнул я. Мне полагалось, как преданному служителю императора, связать ему руки и ноги, бросить в какой-нибудь погреб, а самому написать иню[16] или даже самому вану, с тем чтобы тот прислал отряд, который доставил бы беглеца в ближайший город. В этом случае дезертира ждали бы справедливый суд и неизбежная казнь. Многие, должно быть, не мешкая, так бы и поступили, но мне стало жаль этого крестьянина, ежли только он не солгал мне о том, кто он есть, и о том, почему так поступил. Но и просто отпустить его я не мог, иначе кара ждала бы уже меня.

Долго я молчал, отчего человек передо мной всё сильнее робел и бледнел. Когда, не выдержав пытки тишиной, прерываемой лишь завываниями ветра, он вновь стал кланяться и умолять отпустить его, я велел ему снять доспех, шлем, кинжал и вместе с луком положить на землю. С видом безвольной обреченности он выполнил это. Тогда я быстрым движением поднял все эти вещи, подошёл к Лам Лою и, сказав, что он плохо ухаживал за своим кинжалом…резанул ему плечо своим.

Он даже понять ничего толком не успел, только таращился на сочащуюся из раны кровь. Я достал из своей котомки кусок чистой ткани, положил ему на ключицу и сказал: «Когда начнёт светать, пойди в лес, сорви хуанхуахао[17] и листья ивы, промой чистой водой и приложи к ране. А потом уходи в родную деревню и не попадайся больше императорским чиновникам и воинам, иначе непременно погибнешь».

С этими словами я подхватил свой фонарь и, придерживая отобранные у намдана вещи, покинул лоу, оставив его в темноте и одиночестве.

–

Староста, увидав принесенные мной вещи, испугался и стал расспрашивать, что же со мною приключилось, но я отмахнулся, сказал, что все рассказы терпят до утра, и, умывшись, лёг спать. С одной стороны, я и вправду устал словно вол, пахавшей от зари до зари, с другой — надеялся, что Лам Лой будет благоразумен и успеет скрыться к тому часу, в котором я поведаю о произошедшем.

Но наутро я молча позавтракал, сказал, что ещё раз всё должен проверить, и ушёл к башне. Внутри было пусто, и ничто не выдавало следов чьего-либо присутствия и моих ночных приключений. Кабы не отобранное снаряжение, я б и сам поверил в то, что повстречался с призраком.

Ещё три дня я хранил загадочное молчание, а на четвертый, убедившись, что башня теперь покинута наверняка, объявил…что изгнал оттуда дух человека, и больше он местных селян не побеспокоит. Староста и его родичи немедленно разнесли эту весть по округе, чем вызвали всеобщие радость и веселье. А я, поглощая праздничный суп с лапшой[18], задумался о том, как мне добраться обратно в Юаньталоу, чтобы вернуть лошадёнку местному старосте, а потом — в Цзиньгуань.

Мне ужасно не хотелось вновь проходить сквозь зачарованный лес Пэн-Хоу-Мао. Коль свезло однажды, это вовсе не означает, что боги будут столь же благосклонны и в следующий раз. К тому же так я бы сделал крюк. А посему ранним вечером накануне отъезда, я осторожно полюбопытствовал у старосты Лоу, не найдется ли человек, который готов был бы за умеренную награду вернуть лошадёнку в Юаньталоу. Хозяин, услышав это, посмотрел на меня испуганно, хозяйка — едва не выронила из рук горшок с баоцзы.

— Да что вы такое говорите, сянь? Наши робкие простые люди даже и подходить к тому лесу боятся!

— Да что ж вы тут за зайцы такие пугливые? Вот по старику, живущему у моста, и не скажешь, что тот чего-то боится.

— У какого моста? — опешил староста.

— Да через Тайдао! Он как раз чинил мост, когда я шёл к вам. И я дал ему пару лянов.

Хозяин с хозяйкой переглянулись и теперь уж выглядели совсем перепуганными. Когда же я спросил, отчего у них такие лица, они сказали, что там никто не живёт. Давным-давно была в том месте деревенька да уже сгинула. Лет восемьдесят, а то и больше прошло с тех пор, как последний житель покинул её. И за мостом тем никто толком не следит. Едва произнеся это, старик ойкнул и шёпотом добавил: «Или, быть может, сянь повстречал духа-хранителя. Бытует в наших краях одна легенда…».

Без понукания староста говорить дальше не хотел, но стоило дать понять, что без легенды я от них не уйду, как он вздохнул и поведал:

В незапамятные времена стояло там, на берегах Тайдао, несколько деревень, но ко временам падения Хуандигоу уцелела в том месте лишь одна. Началось всё с того, что во времена императора Хуан Цзилина[19] где-то недалеко от Пубучана рухнул пылающий небесный камень и повредил крыши в городе. А потом случилась эпидемия тифа в Хуавэнши и Гаоляне.