Тусовщица (ЛП)

— Статистика людей, ведущих здоровый образ жизни, невероятно обескураживает, — продолжает он. — Большинство из нас в нее не входят. Сегодня, по прохождении тридцатидневного курса интенсивной программы, тебе это кажется невообразимым. Но там, в настоящем мире, когда ты снова вернешься к своей обычной жизни, на передний план выйдет другое. Может, ты получишь работу, о которой всегда мечтала, или встретишь мужчину всей своей жизни, и тогда позабудешь об этом только потому, что стала другой.

— Вообще-то я… — пытаюсь я что-то сказать, но Томми продолжает, подняв палец:

— Ты даже не знаешь, сколько людей говорят то же самое, когда уходят отсюда, — изрекает Томми. — А потом возвращаются — через год или даже через месяц. Алкоголизм и наркомания — коварные и серьезные заболевания, именно поэтому они так опасны.

Конечно, это омерзительно — так испортить мне настроение в последней «группе» — но я, кажется, понимаю, почему Томми так поступает. До нас то и дело доходили слухи о том, что человек сорвался или «соскочил». Но Томми пообещал нам, что если мы будем ежедневно посещать собрания, будем предельно честными, работать со своими наставниками и ежедневно кому-то помогать, то сможем выдержать. И хотя я целиком и полностью с этим согласна, но уже могу сказать, что люди вроде Веры и Робин, которые поговаривали о том, чтобы вместе открыть фирму по организации вечеринок во всевозможных голливудских клубах, относятся к этому несколько по-иному. Рэчел постоянно подчеркивала, что, если я «не хочу ничего потерять», моей «первичной целью» должен стать здоровый образ жизни, и я говорила, что вполне справлюсь. Я постоянно убеждала ее, что ей не нужно беспокоиться из-за меня, так как мне вообще никогда не нравилось пить, а уж одна мысль о коке в данный момент действительно внушает мне подлинное отвращение.

Когда Томми замолкает, я рассказываю о сообщении Тима и о том, как я счастлива, что вступила в эту новую фазу своей жизни. По окончании «группы» я подхожу к Томми, чтобы еще раз посмаковать эту новость.

— Это замечательно, Амелия, — говорит он, как будто я похвасталась, что только что опорожнила пепельницу, битком набитую окурками.

— Томми, ты, кажется, не понимаешь, — начинаю я. — В моей профессии получить предложение вести колонку в одном из крупнейших и лучших глянцевых журналов в мире значит очень и очень многое. — Я понимаю, что говорю снисходительным тоном, и это особенно неуместно, если учесть, что Томми буквально в одиночку спас мне жизнь, но мне так хочется, чтоб он заключил меня в объятия и поздравил.

Но он только спрашивает:

— Ты говоришь, что будешь писать в этой колонке о своих «безумных приключениях?» — Я киваю, и он продолжает: — Учитывая, что твоя главная теперь цель — вести здоровый образ жизни и помогать людям, я не представляю, откуда ты возьмешь все эти «безумные приключения».

Поразительно, но эта мысль не приходила мне в голову. И только я собираюсь впасть в уныние из-за того, что мне придется оставить лучшее из всех возможных предложений, о которых я могла раньше только мечтать, не успев к ней даже приступить, я вдруг понимаю, что у меня достаточно богатое прошлое, от которого можно будет оттолкнуться.

— Томми, того, что у меня уже было, хватит на десять тысяч колонок, — говорю я, и он наконец-то улыбается.

— Можешь не рассказывать, — смеется он, наконец. — Я достаточно наслушался за последний месяц!

Мы обнимаемся, и я поочередно прощаюсь со всеми, кто находится в комнате.

Робин с Питером рыдали, когда уходили. Я никогда не была ревой — ни в школе, ни в лагере. Но когда ко мне ковыляет на своих шпильках обтянутая спандексом Вера, плачет и говорит, что будет по мне скучать, я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. «Ну что, мир, — думаю я, — я иду».

Глава 17

— Не хотите, чтобы на контракт взглянул ваш адвокат? — спрашивает меня Тим, откинувшись на спинку своего кресла и положив на стол ноги в кроссовках «Конверс». Мы сидим в его угловом кабинете в пентхаусе на Сансет, намеренно нероскошном и элегантном, уставленном книгами по СМИ и политике, большинство из которых, видимо, были написаны лучшими друзьями Тима. И даже то, что он надел прекрасный полосатый костюм от Армани с кроссовками «Конверс», нисколько не уменьшает мою симпатию к нему. Однако сейчас, когда остались считанные минуты до того момента, как он станет моим боссом, во мне что-то изменилось: он больше не сводит меня с ума.

Мне льстит, что Тим думает, будто я такая деловая значительная персона и даже имею собственного адвоката, но, если учесть, что у меня даже нет своего стоматолога, и я в любом случае с радостью поставлю свою подпись на пунктирной линии в контракте, я только качаю головой и знаком показываю, чтобы он дал мне ручку.

Тут в кабинет заходит издатель «Чэт», Джон Дэвис.

— Могу я одним из первых поздравить первую и единственную «Тусовщицу» «Чэт»? — спрашивает он, обнимая меня.