Тусовщица

Однако как только я возвращаюсь за столик, со мной начинает происходить нечто странное: такое ощущение, будто я утрачиваю способность говорить. Сначала мне было хорошо, но уже в следующую секунду я не могла выдавить из себя ни слова. Это напоминало то, как я сидела дома на диване, не в состоянии пошевелиться, но сейчас я встревожилась гораздо сильнее, потому что находилась в компании людей, которые не должны заподозрить, что со мной что-то не так. По счастью, Саймон, видимо, ничего не замечает. Он что-то рассказывает, его друзья хохочут, и мне тоже хочется посмеяться, но меня тошнит, а голову будто сдавило тисками, хотя я не очень хорошо понимаю, как это должно было бы выглядеть. Голова раскалывается, мне хочется прилечь, хотя настоящей усталости я не ощущаю.

— Мне нехорошо, — еле-еле выдавливаю я из себя.

Саймон кивает, как будто так и должно быть.

— Кей начинает действовать? — спрашивает он как бы между делом.

— Кей? — переспрашиваю я. И мысленно представляю себе эту букву в алфавите.

Кто-то из друзей Саймона, нечаянно нас услышав, тут же вскрикивает:

— Так вот куда подевался спешл-кей, который ты должен был оставить мне!

Я перевожу взгляд с Саймона на его приятеля, и хотя я мало что соображаю в этот момент, но еще в состоянии провести ужасную аналогию.

— Спешл-кей? — спрашиваю я. Саймон с друзьями вроде как разражаются хохотом, но ощущение такое, будто все звуки в природе выключили, потому что я ничего не слышу. Но даже в таком состоянии я понимаю, что такое спешл-кей: это кетамин, убойный транквилизатор.

— Но… — я пытаюсь объяснить Саймону, что он-то сказал мне, будто это кока, но не могу вспомнить, действительно ли он говорил так или я сама так решила.

— Выйду подышу, — говорю я, Саймон кивает. Отчасти меня оскорбляет то, что он не предложил проводить меня, хотя, по большому счету, я испытываю от этого облегчение. «Мне просто нужно выйти и побыть на свежем воздухе, тогда мне станет лучше», — убеждаю я себя, продираясь сквозь толпу к выходу. Посреди парковочной площадки под уличным фонарем стоит громадный мусорный бак, который и представляется мне идеальным местом для того, чтобы посидеть и отдохнуть.

Какая-то часть моего сознания понимает, что я, видимо, серьезно накачалась, раз выбрала столь отвратное место и это меня не смущает. От бака даже не воняет, что очень странно, так как обычно эта вонь распространяется по всей округе. Я жадно вдыхаю воздух, удивляясь тому, что мне не становится лучше. Потом ложусь и закрываю глаза.

В какой-то момент меня начинает трясти за плечо один из этих мексиканцев, служащих автостоянки. Мои веки начинают трепыхаться, я понимаю, что меня, как одеялом, накрыли грязной коричневой курткой.

— Отвести вас в больницу? — спрашивает он, но я качаю головой. Вопрос кажется мне совершенно нелепым, но, когда он пытается меня усадить, я замечаю, что все вокруг в блевотине. Униженная донельзя, я пытаюсь сесть, но ноги у меня будто парализованы.

— Два тридцать ночи, — произносит парень после потока каких-то совершенно неразборчивых слов, и, взглянув мимо него, я вижу, что меня вовсю рассматривают еще несколько мексиканцев, как какую-нибудь диковину. И вдруг я совершенно отчетливо вспоминаю, что дорожку, которую мне оставил Саймон, я вдохнула примерно в десять часов, и получается, что с того момента прошло достаточно много времени, и это плохо. Я совершенно четко осознаю, что лучше всего мне сейчас пойти домой, но также понимаю, что шевелиться мне сейчас нельзя ни в коем случае.

— Я в порядке, — умудряюсь я выдавить из себя и снова ложусь, только на этот раз подальше от своей блевотины. Мне просто хочется немного вздремнуть.

Глава 12

Я часто слышала о том, что, когда люди приходят в себя, они не понимают, где находятся, но в тот момент, когда я открыла глаза, я сразу же, еще прежде, чем успела опустить взгляд и увидеть свое жуткое одеяние и стерильную обстановку, поняла, что нахожусь в больнице. Можете назвать это антиамнезией, потому что я имела несчастье отчетливо вспомнить, как нюхала сделанную Саймоном дорожку, как меня потом парализовало, как я узнала, что это спешл-кей, и как я решила вздремнуть у мусорного бака на парковочной стоянке «Барниз Бинери». Мне хочется, чтобы у меня появился хоть какой-то стимул выскочить из постели и потребовать у кого-нибудь разъяснений по поводу моего местонахождения, но мне просто неохота. Потому что кое-что в этом кошмарном стечении обстоятельств предстает до ужаса само собой разумеющимся.

Меня охватывает разочарование. Почему, ну почему комбинация коки, эмбиена, алкоголя и спешл-кей не сговорились меня прикончить? Почему я не один из тех счастливчиков, которые оказались жертвой несчастного случая и не остались в памяти людей как «самоубийцы», зато в один момент избавились разом от всех своих проблем? Я понимаю, что эти мысли должны повергать в невероятную тоску, и мне даже хочется поплакать, но мне почему-то кажется, что это тоже не стоит моих усилий.