Тут вам не кино

Я молчал. Буян всё тащил вперёд сани, слагая версту к версте. Хорошо, хоть дорога была прямая да ровная, без горок и ям. А ведьма летела рядом с санями на изуродованной несчастной корове и продолжала болтать:

– А знаешь, Юра, почему всё так? Почему мёртвые по лесам ходят, и всякие другие невиданные до войны вещи происходят? Ведь покойнички раньше только в кино да в играх дурацких ходили… Ну и у Николай Васильича ещё… Но тот не про одни басни писал… И раньше всякое в свете бывало, только редко, не как теперь… – Ведьма оскалилась в мерзкой улыбке, показав на удивление крепкие здоровые зубы, какие нынче редкость. – А это всё война, Юра. Это всё бомбы термоядерные… Раньше ведь у меня таких вот способностей (она похлопала по боку коровы) не было. Могла кое-что по мелочи, подлечить, заговорить, порчу навести, мужика приворожить – ерунда сущая! А вот тепе-ерь… – Старуха закатила глаза.

Я наконец не выдержал и рявкнул на неё:

– Тебе чего надо от меня, карга старая?! Лети себе на хер куда подальше, да привораживай там покойников!

– Мне ты нужен, Юра. Хочу, чтобы ты мне мужем был и… телохранителем… – Ведьма кокетливо потупила взор и меня едва не стошнило. – Что, не нравлюсь? – встрепенулась она. – А если вот так?..

И тут по бабке этой словно волны пошли, и стала она тотчас молодой девкой, лет двадцати на вид. Видать, такой она была в молодости. Красивой, чего уж там, была зараза. Но я сообразил, что наваждение то было бесовское. Перекрестился. Ничего, смотрю на ведьму помолодевшую. А она сидит на корове и улыбается. И не холодно ей, собаке.

Тогда сложил я снова пальцы, как когда сам крещусь, да и осенил ведьму святым знáмением… И увидел я как от руки моей прозрачный и светящийся крест на ведьму лёг! Будто я маляр и кистью крест этот на стене начертил! Только ни кисти, ни краски у меня не было, и стены передо мною не было, а крест, что я рукой изобразил, он не просто на ведьму лёг, а как бы на саму реальность, данную нам в ощущении…

И тут снова рябь волнистая по ведьме пробежала, а корова её безногая тотчас потеряла ход и рухнула в снег, как поражённый электромагнитным импульсом вертолёт. С коровой, понятное дело, и сама ведьма, ставшая снова старой и страшной как атомная война, завалилась в сугроб.

Я наддал Буяну хлыстом, и конь перешёл с рыси на галоп, а позади из сугроба – уже не девичьим, а старушечьим каркающим голосом – принялась во всё горло орать ведьма:

– Климушка-а! Климушка, ко мне-е! А-а-а-а-а-а-а-а! – заверещала старуха, и перешла на какую-то нечленораздельную тарабарщину.

В этот момент где-то совсем рядом снова завыл знакомый бирюк. Завыл ещё громче, чем в первый раз, утробно, зло, так, что у мня мурашки по спине побежали и похолодело внизу живота.

– Давай, Буяныч, давай, родной! Пошёл, пошёл, пошё-ол! – стегал я коня по накрытой попоной спине. – Пошё-ол!

Конь заметно ускорился, ели вокруг замелькали быстрее, а среди елей снова стали появляться мертвецы. Вой позади раздался ещё несколько раз, а потом справа и слева послышался рык наподобие звериного. Вот только таких зверей мне прежде слышать не доводилось, – не водятся в наших лесах такие звери.

Я стал стрелять по сторонам наугад. Расстрелял все восемь патронов, сменил магазин и, положив «Сайгу» на колени, быстро снарядил опустевший. Пока пихал в магазин патроны, крутил головой влево-вправо, следя за дорогой. И тут меня снова прошиб холодный пот: я вдруг понял, что слишком долго – с полминуты точно – не смотрел назад. И тут я обернулся и увидел его…

…Волк, здоровый как телок, пепельно-серого окраса, с ярко-жёлтыми не по-звериному умными глазами молча рысил за санями метрах в десяти, сокращая расстояние с каждой секундой. Он сразу всё понял, когда наши глаза встретились, и ускорился до просто невозможной для обычного животного скорости! В мгновение ока он приблизился к саням на расстояния прыжка и, конечно же, тут же прыгнул…

…Каким-то чудом я успел в него выстрелить, когда до пасти зверя оставалось от силы метра два! И попал! Заряд крупной дроби ударил бирюка как кувалда, и он кубарем покатился за санями по дороге, превращаясь у меня на глазах – в этом я готов клясться на чём угодно! – в человека!

Когда метель скрыла его, лежавшего посреди дороги и истекавшего кровью, от моих глаз, то был здоровенный голый мужик, весь волосатый, что твой орангутанг. Я перекрестился, шепча про себя Иисусову молитву, а позади на дороге послышался такой вопль, такой силы, что у меня уши заложило. И то был не вопль зверя, то ведьма кричала утробно и страшно: «Климушка-а! Климушка-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а-а-а!!!»