— Разумеется, я его пропишу, если боли еще усилятся. Но я не решаюсь на такой шаг, пока это не станет совершенно необходимо…
— Почему? — спросил я.
— Это самое мощное лекарство из всех, какими мы обладаем. Но сама сила его действия делает его опасным. У царя слабое сердце, и я не хочу еще больше ослаблять его.
Некоторое время мы молча смотрели на проплывающий мимо пейзаж.
— Могу я задать вам вопрос? — наконец спросил я.
Он настороженно кивнул.
— Я слышал, что существуют некие тайные книги — Книги Тота…
— Вы уже упоминали о них прежде.
— И я полагаю, они включают в себя медицинские знания?
— А что, если и так? — отозвался он.
— Интересно было бы узнать, говорится ли там о секретных веществах, которые могут давать видения…
Пенту окинул меня чрезвычайно внимательным взглядом.
— Если подобные вещества и есть на свете, их существование раскрывалось бы лишь тем, чья исключительная мудрость и положение давали бы им право на такое знание. В любом случае, почему вы хотите об этом знать?
— Потому что я любознателен.
— Это далеко не та причина, которая может убедить кого-либо раскрывать тщательно охраняемые секреты, — ответил Пенту.
— И тем не менее… Все, что вы сможете мне рассказать, будет очень полезно.
Лекарь какое-то время колебался, потом промолвил:
— Говорят, существует некий магический гриб. Его можно отыскать лишь в северных странах. Он якобы дарует видения богов… Но, по правде говоря, мы не знаем об этом грибе ничего определенного, и никто в Обеих Землях никогда его не видел, не говоря уже о том, чтобы экспериментировать с ним для того, чтобы доказать или опровергнуть его действие. Почему вы спрашиваете?
— У меня предчувствие, — отозвался я.
Пенту не нашел это забавным.
— Возможно, вам необходимо нечто большее, чем предчувствие, Рахотеп. Возможно, вам пора получить собственное видение.
На протяжении последней ночи нашего путешествия лихорадка у царя усугубилась, он ужасно страдал. Черная тень инфекции продолжала пожирать ткани его ноги. Тонкое лицо Тутанхамона сделалось землисто-бледным, а белки глаз, когда он раскрывал их, были тусклого, желтоватого цвета. Губы пересохли и потрескались, язык покрылся желто-белым налетом. Сердцебиение, по-видимому, теперь замедлилось, и у него едва хватало сил открывать рот, когда его поили. В конце концов Пенту назначил царю сок опийного мака. Это чудесным образом успокоило больного, и внезапно я понял, в чем сила и привлекательность такого лекарства.
Лишь раз, на исходе ночи, он раскрыл глаза. Пренебрегая церемониями, я взял его ладонь в свои руки. Он едва мог говорить, даже шепотом, с трудом выговаривая слово за словом сквозь обволакивающий его опиумный транс. Он поглядел на защитное Око Ра — кольцо, которое сам дал мне, — и с неимоверным усилием, призвав последние оставшиеся силы, заговорил:
— Если мне суждено умереть и перейти в Иной мир, то прошу тебя: сопровождай мое тело, сколько сможешь. Проводи меня до моей гробницы.
Его миндалевидные глаза серьезно смотрели на меня с изможденного лица. Я узнал заострившиеся черты и необычное напряжение, говорившие о приближении смерти.
— Даю вам слово, господин, — сказал я.
— Боги ждут меня… Там моя мать. Я уже вижу ее. Она зовет меня…
И он воззрился в воздух перед собой, глядя на что-то, чего я не мог видеть.
Его рука была маленькой, легкой и горячей. Я держал ее между своих ладоней так бережно, как только мог. Я посмотрел на кольцо с Оком Ра, которое он мне дал. Оно подвело его — и я тоже. Я чувствовал хрупкую медлительность его исчезающего пульса и внимательно следил за ним, пока, перед самым рассветом, царь не испустил долгий, еле слышный последний вздох, в котором не было ни разочарования, ни удовлетворения, — и тогда птица духа вылетела из Тутанхамона, Живого образа Амона, и отлетела в Иной мир навсегда; и лишь тогда его рука мягко выскользнула из моих ладоней.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Твое лицо было открыто в Доме Тьмы.
Глава 34
«Возлюбленный Амоном» в тишине вплыл в гавань Малькатта на следующий день, сразу после захода солнца. Темнеющее небо выглядело зловеще, что соответствовало общему настроению. Никто не говорил ни слова. Весь мир казался притихшим, единственным звуком был унылый, размеренный плеск весел, поднимаемых и опускаемых гребцами. На воде лежал странный тусклый шелковисто-зеленый отблеск, словно перед самумом. На длинной каменной набережной перед дворцом ожидало всего несколько фигур. Я заметил, что на всей пристани горел только один светильник. Мы выслали впереди себя гонца с вестями — самыми худшими вестями. Мы должны были вернуться вместе с царем в сиянии славы. Вместо этого мы привезли его домой, чтобы положить в усыпальницу.
Я стоял возле царского тела. Оно казалось таким маленьким и хрупким! Тутанхамона завернули в чистую белую льняную ткань; открытым оставалось только лицо, спокойное, неподвижное и безжизненное. Дух покинул его. Осталась лишь вот эта окоченевшая оболочка. Нет ничего более пустого в этом мире, чем мертвое тело.