Туула

Входной двери как таковой нигде не было, мы забрались в узкий коридор, а оттуда попали в бывшую кухню - там сохранилась с прежних времен раздолбанная газовая плита. Я поднял валявшуюся на полу разбитую форточку и приставил ее к проему в окне. Да это же рамка, буркнула ты, лучше не придумаешь! Мне сразу же бросилась в глаза черная надпись на стене, почему-то по-немецки: «Wir sind ein okkupiertes Land!». Ну и ну, и это здесь, на польских развалинах. Неплохо было бы сфотографировать и отправить в «Шпигель», сказал я и перевел вслух: «Мы - оккупированная страна!». Судя по всему, тебе, Туула, не было никакого дела до оккупации, ты только шмыгнула носиком, и все. Я даже помню, какие сигареты мы тогда курили, сидя на штабеле душистых досок. «Salem», такие длинные, с запахом ментола, финского производства, но по чьей-то лицензии, - у тебя они были с собой, Туула. Ты даже дала мне парочку про запас; я скурил их позднее, размышляя о нашем странном свидании, - оно как небо и земля отличалось от той встречи в кафе. Было ясно как день, что ты с мамашей заявилась сюда вовсе не из-за меня. И не за той вымышленной бумажкой. Ну, а толку-то, что спустя столько лет я узнал: тебя, Туула, должны были положить в Первое отделение к слегка чокнутым и неудачникам, страдающим романтической депрессией. Но твоя мамаша, убедившись, что моя зловещая тень дотянулась и досюда, — ты ведь никогда от нее ничего не скрывала, верно? - мигом отказалась от своего намерения... Да, Туула, ведь ты только благодаря мне избежала сумасшедшего дома с его молочным супом на ужин, и инъекцией МТБ в вену, полудурков-практикантов с их тестами в папках и прочих дурдомовских развлечений, а ведь я пробыл в нем после вашего ухода всего-навсего полдня! Что, если бы и впрямь что-нибудь изменилось? А знаешь, больные совсем как родственники. Может, что-нибудь между нами и сдвинулось бы? Да, но в какую сторону? Ну... в наших отношениях, возможно, даже в судьбах, откуда мне знать. Ведь и мы с тобой могли бы, покуривая «Salem», безвкусный «Ronhil» или заурядную «Приму», кружить по аллеям безумцев, карабкаться по лесистым откосам, укрываться в тенистой прохладе деревьев, забредать далеко-далеко, аж до Мотылькового кладбища, верно? Ты ведь всегда мечтала увидеть его, я тебе все уши о нем прожужжал. А могли бы и сами, чем черт не шутит, найти там последний приют...

Я обнял тебя за плечи, но ты не шелохнулась. Украдкой чмокнув тебя в холодную щеку, я почему-то отскочил в сторону, но ты продолжала сидеть, на тебя будто столбняк нашел. Только рука с горящей сигаретой «Salem» медленно двигалась вниз (ты выдыхаешь столбик белого дыма) и вверх (ты затягиваешься, и сигарета укорачивается чуть ли не на сантиметр). У нас все равно ничего бы не получилось, слышишь, ничего! - выпалила ты так гневно, что я от неожиданности соскользнул на пол; я впервые услышал, каким сердитым и низким может быть твой голос, Туула, как резко он отличался от тех оттенков, нюансов и модуляций, которые мне доводилось слышать раньше. Что не вышло бы? - хотел спросить я, а может быть, и спросил, что же должно было получиться? Как сильно хотел я тогда разочароваться в тебе! Для этого было бы вполне достаточно одного-единственного твоего взгляда, исполненного презрения или отвращения, или неосторожно брошенного слова «пьянчуга». Но нет, ничего подобного! Ты сидела безучастно, с кончика твоего носа сорвалась капля, ты шмыгнула, вытерлась клетчатым рукавом и рассмеялась: не видишь разве, я плачу!.. Ты сказала это так торжественно и серьезно, что я остолбенел - ведь не играла же ты, не насмехалась? Я даже приблизительно не догадывался, что за опасность тебе угрожает, а ведь ты знала: ваша радикальная, сплоченная семейка уже настроилась на переезд куда-то к белорусской границе... Но если бы даже я и знал об этом, что с того? Все уже было решено и подписано. А план у них был такой: дочка отдохнет в больнице и после лечения отправится прямиком на лоно природы. Во «Втором городе» всякой швали тоже хоть отбавляй. Такие вот дела!

У меня почти не было сил противостоять этому, а у тебя, Туула, и того меньше. Любой при одном только взгляде на нас мог бы сказать: разбегайтесь-ка вы подальше друг от друга, иначе пропадете! Да я ведь и так пропал, мог бы ответить я доброжелателю, а что сказала бы ты, Туула? Ведь ты страдала, ты еще как страдала! Но никто ни о чем не спросил. Мы затоптали окурки и вылезли через проем на уже пасмурную улицу. Прощай.