Туз пятой масти

Банащак открыл мне дверь, согнувшись в три погибели. Я не могла понять, что с ним такое. И только когда он провел меня в комнату, до меня наконец дошло.

Давно уже я так не радовалась. Огромным усилием воли сохранила серьезную мину, стараясь не расхохотаться ему в лицо. Бандитская физиономия была обезображена кровоподтеками. Разукрасили Банашака профессионально, со знанием дела.

Вот почему ему так не хотелось встречаться – не желал доставлять мне удовольствия. Самолюбие уголовника.

Непобедимый Мишура! Виртуоз кастета, король свинчатки! Прошли его времена. В бандитской среде выросло новое поколение, достойные преемники и грозные противники. Сколько ему сейчас может быть? За пятьдесят, наверное?

Это начинало становиться интересным. Почти одновременно хозяина и его подпевалу вывели из строя как минимум на полмесяца.

Может, Омерович отыгрался? Взбунтовался против тирании Банащака, решил отомстить?.. Дай Бог, друг друга угробят, аминь!

– Кто тебя так отдубасил? – Я не стала делать вид, будто не замечаю следов побоев.

– Попал в аварию, – буркнул Банащак. Стыдится. Когда-то он прекрасно владел стилетом, как же можно признаться в таком позоре…

– Разбил машину?

– А-а, мелочь… ты с чем пришла?

Я рассказала о выбитом стекле и разбросанных книгах.

– Ты не держишь слова или не способен контролировать своих сообщников, Мишура.

Наверное, напрасно я сделала ударение на его старой кличке. Он так и зашипел от злости.

– Ты сменила профессию? Так не ты одна, запомни! И не смей нос задирать, тоже мне столбовая дворянка! – Господи, и зачем я дразню этого мерзавца? – Что-нибудь пропало из твоего дома? Холера, кругом одно ворье, но ничего, наведу порядок!

Я не могла взять в толк, о чем он говорит.

– Ничего не пропало, но в своем доме я хочу жить спокойно! И имею право разорвать наш договор без предупреждения!

– Ты меня не пугай! С тобой у меня разговор короткий.

– Отчаявшийся человек на многое способен…

– Опомнись, если даже он и трогал твою полку, что такого случилось, холера ясная?!

– Ему сдали мансарду, а не весь дом! По какому праву твой шакал шарит в моих вещах?! Это ты ему приказал?

– Если он сделал что-нибудь не так, я с ним посчитаюсь, будь спокойна!

Банащак говорил про Омеровича так, словно понятия не имел, что тот тоже зализывает раны. Притворяется? Нет… Он и впрямь ничего не знает! Итак, художника избили не по приказу Банащака…

Неизвестно почему, но теперь история с разбитым стеклом показалась мне ерундой. И зачем я напросилась на эту кошмарную встречу? Только позже я поняла, что инстинктивно чувствовала опасность и старалась ее предотвратить.

– Слушай, – Банащак остановил меня в дверях, – ты не могла бы вколоть мне пенициллин?

– Как это? – не поняла я.

– Ну укол сделать… Посмотри, – он подтянул штанину и показал опухшую голень. – Я бы не стал просить, но ходить трудно, а гребаный докторишка отказался, сказал, и так пройдет…

– Ты тест на аллергию проходил?

– Проходил… этот коновал говорит, будто пенициллин мне вреден! На казенный счет все вредно, как же! Вместо пенициллина велел какую-то желтую дрянь в воде разводить и компрессы делать. Я бы ему такой компресс приложил!

– Если доктор сказал, что у тебя аллергия на пенициллин, то лекарство тебе противопоказано. Это не шутки, от аллергии даже умереть можно. – Профессиональная этика взяла во мне верх, хотя я от души желала Банащаку всего наихудшего. – Не сомневаюсь, что врач прописал тебе то, что нужно.

Вот же ирония судьбы! Я должна еще давать ему медицинские советы! Чтобы он снова мог воровать и калечить людям жизнь.

– Тебя бы, конечно, только обрадовало, если б я охромел, – прочел он мои мысли.

– Тогда какого черта спрашиваешь у меня совета?

* * *

Прежде чем мой мир погрузился в кромешный ад (самые худшие дни ждали меня впереди), я принялась хлопотать вокруг Доротки. В школе вроде бы стало получше. Конечно, она уже не была прежней отличницей, но двойки ликвидировала, а некоторые предметы даже вытянула на четверки. Сидя с разбитой головой дома, Дорота решила хоть немного наверстать упущенное, но надолго ее не хватило. Еще не истекли установленные врачом десять дней, а она снова начала пропадать из дома с утра до вечера, порой до глубокой ночи. Уговоры мои не действовали, а сцен я не устраивала – не верю в спасительный эффект домашних скандалов.

Как-то днем, когда Доротка, по своему обыкновению, куда-то исчезла, позвонил ее приятель Пиноккио. Без всякой задней мысли я спросила:

– Стефан, а почему из травмпункта вы не привезли Дороту домой?

В трубке воцарилась длинная, неловкая пауза. Я тотчас все поняла. Дочь солгала.

– А она ничего не… – пробормотал наконец Пиноккио, и я ни о чем больше не спрашивала. Наверняка он успел бы придумать какую-то отговорку.

Сказав, что дочери нет дома, я попрощалась и повесила трубку.

Открытие выбило у меня почву из-под ног. Неужели я ничего не знаю о собственном ребенке?