Туз в трудном положении

На экране появилась фотография Джека. Диктор все бубнил и бубнил. Джек был снят в старой полевой форме со смущенной улыбкой, окруженный золотым сиянием. Он казался юным, полным жизни, непобедимым.

– Ох, Джек! – прошептал Тахион.

Тридцать лет он молился, чтобы Джек умер. Даже позволял себе строить планы, погрузившись в гневные пьяные грезы. И вот эта смерть свершилась – и еще одна крошечная частичка самого Тахиона умерла.

– Не мог он умереть! – яростно бросил Хирам. – Я только вчера ночью спас его жалкую шкуру! – Телевизор взлетел с ковра и царапнул потолок. – Не мог он умереть!

А потом телевизор резко рухнул на пол, и его трубка разлетелась на мелкие осколки.

– Его смерть будет не напрасной, – произнес Тахион. Неужели он действительно так считает? Не похоже на то. Он произнес эти слова только для того, чтобы увериться, что сам еще жив. Тах дотронулся до руки Хирама. – Пошли, – позвал он.

Боль была совершенно невообразимая. Она обжигала Джека с головы до ног, ошпаривая каждый нерв, каждую мышцу, каждый миллиметр кожи. В голове у него зажглась сверхновая звезда. Сердце превратилось в готовый взорваться турбонасос. Глазные яблоки плавились. Каждая клетка его тела пылала, каждая нить ДНК восстала против заложенного в ней кода.

«Пиковая дама», – понял Джек. Он каким-то образом получил даму пик.

Он чувствовал, как его организм отключает систему за системой, протестуя против нестерпимой боли, словно кто-то поворачивает реле на распределительном щитке большого здания.

Боль закончилась.

Он увидел себя лежащим на лестничной площадке с застывшим на лице выражением глупого изумления. Убийца, едва способный двигаться, сумел стянуть с себя пиджак и теперь замотал им голову, остановив ручьи крови, бегущие из расколотой челюсти.

– Эй, деревенский мальчик!

Джек изумленно повернул голову на звук голоса Эрла Сэндерсона. Эрл казался моложе, чем в тот раз, когда Джек видел его в последний раз: молодой атлет, только что окончивший университет. На нем была старая форма военно-воздушных сил со споротыми знаками различия, кожаная летная куртка с нашивкой 332-й эскадрильи штурмовиков, черный берет и длинный шелковый шарф. Стипендиат, спортсмен, защитник гражданских прав, туз… и, возможно, друг Джека.

– Привет, Эрл, – сказал Джек.

– Ну, ты и тормоз! – недовольно бросил Эрл. – Нам уже давно пора было отсюда улететь.

– Я не могу летать, Эрл. Я не такой, как ты.

– Тормоз, деревенский мальчик. – Эрл ухмылялся. – Тормозишь.

Джек почти не удивился, когда они оба полетели. Отель «Мариотт» исчез, а они оказались в небе, направившись прямо к солнцу. Солнце начало становиться все ярче и ярче.

– Эй, Эрл, – сказал Джек, – что здесь происходит?

– Рано или поздно догадаешься, деревенский мальчик.

Солнце стало ослепительным: желтый свет становился все белее, выжигая вокруг все цвета. Джек различил других людей – парней из Пятой дивизии и из Кореи, своих родителей и старшего брата… Они все парили, поднимаясь к солнцу. Блайз ван Ренссэйлер приблизилась к нему и смущенно улыбнулась.

– Черт, тут асистолия, – сказала она, – прямая линия.

– А? – непонимающе уставился на нее Джек.

Арчибальд Холмс, одетый в белый льняной костюм, уверенно зашагал к нему. Закурив сигарету, он вставил ее в мундштук.

– Привет, мистер Холмс.

– Так, – сказал Холмс, – я его интубировал. Где кислород?

– Почему он то начинает светиться, то перестает? – спросила Блайз.

– От меня это не зависит, – пожал плечами Джек.

– По второй схеме, – распорядился Холмс. – Сейчас введу адреналин. А через минуту мне понадобится миллиграмм атропина.

Джек осмотрелся и увидел, что Эрл держит за руку длинноногую женщину с упавшими на один глаз светлыми волосами и широкими от ватных подложек плечами.

– Вы, наверное, Лена Гольдони, – сказал он. – Я видел несколько ваших фильмов.

– Есть фибрилляция, – сказала Лена.

– Тормоз, – снова сказал Эрл, качая головой. – Деревенские мальчики так тормозят!

Его шарф развевался на невидимом ветру.

Джек понял, что здесь оказалась почти вся команда Четырех Тузов – все, кроме Дэвида Герштейна, – и он стал думать, не следует ли ему извиниться за то, что он с ними сделал, когда всех их погубил. Но ему показалось, что они очень рады его видеть, и он решил не упоминать об этом.

Вокруг него собирались все новые люди. О некоторых из них он уже давным-давно забыл. Даже Честер Шимпанзе, игравший с Джеком в «Тарзане», оказался здесь, сидя у кого-то на плече.

– Давайте триста джоулей, – потребовала горилла. – Прервать мероприятия! Отойдите, черт побери. Сними руку с металлической стойки, Лоис!

Свет становился все ярче и ярче. Кружащиеся лучи казались почти осязаемыми, походя на стенки тоннеля. Джек почувствовал, что со все увеличивающейся скоростью несется к источнику света. Он услышал пение: миллионы голосов, объединившихся в ликовании.

Свет приближался – не просто белый свет, а БЕЛЫЙ СВЕТ. У Джека стало радостно на душе. Он начал понимать, что ему хотел сказать Эрл.

– Триста шестьдесят! – завопила горилла. – Внимание, разряд!