Утром Александр Трифонович был очень раздражен – ему подсунули книгу, вышедшую в издательстве им. Чехова в Нью-Йорке. Некий С. Юрасов дал там свое, в антисоветском духе, продолжение „Тёркина“. ‹…›
Второе, что сильно взволновало Александра Трифоновича, – это обращение к нему молодого математика Р. Пименова, оказавшегося за свои высказывания или рукописные статьи в тюрьме в 1957 г. Как это – „Ивана Денисовича“ печатаем, а людей все равно сажаем? Александр Трифонович говорил об этом с Лебедевым, и тот обещал узнать и, если возможно, помочь. ‹…›
Начинается повизгиванье газетных шавок на „Новый мир“. Все вокруг в панике, трижды на дню распространяются слухи, что Твардовского „сняли“. А в редакции спокойно. Номера идут, конечно, тяжелее. Цензура придерживает Эренбурга. ‹…›
‹…› Александр Трифонович прочитал в рукописи рассказы Вас. Белова и говорит: „Даровит, но молод. Думает, что надо писать так, чтобы в каждой фразе была какая-то художественная подробность, сравнение, либо что-нибудь вроде того“. ‹…›
Совещание в Кремле с руководителями партии и правительства. На второй день выступил Хрущев. Поминал, как написанные „с партийных позиций“, поэму „За далью – даль“ и „Ивана Денисовича“.
Зато резко выступил против Эренбурга и Некрасова, любителей „жареного“, т. е. сенсаций, как бы вновь приглушая тему развенчания культа. Много и сбивчиво говорил о евреях, в том смысле, что и среди них „встречаются хорошие люди“.
Реакция по всему фронту, откат от XXII съезда. ‹…›
Тучи сгущаются. Утром в „Комсомольской правде“ статья Павлова, где выстроен уже целый ряд „очернительских“ произведений, напечатанных в „Новом мире“.
Александр Трифонович в ярости. Звонил Поликарпову, ругал последними словами „зарвавшегося, невежественного мальчишку“ и требовал, чтобы статья была дезавуирована в партийной печати, иначе он снимает с себя полномочия редактора.
Поликарпов крутил, просил успокоиться, предлагал ехать на грандиозное зрелище перекрытия Енисея.
Дементьев сказал мне сегодня, что Твардовский настроен непримиримо: готов уходить, но не согласен каяться, лукавить и т. п. ‹…›
Сегодня (в субботу) Александр Трифонович был у Ильичева (секретарь ЦК КПСС, зав. отделом пропаганды и агитации. –
Пленум СП РСФСР, собранный, казалось бы, по конкретной теме – обсуждение жанра рассказа, идет с еще большим накалом страстей. Уже кто-то из выступавших назвал „Новый мир“ „сточной канавой“, собирающей всю гниль в литературе, и опять, уже хором, требовали к ответу Твардовского. Совсем как у Щедрина – „а мы его судом народны-и-им“. С. Баруздин звонил Александру Трифоновичу домой, требуя приехать и выступить. Твардовский советовался с нами по этому поводу. Я, как и прежде, против всяких его выступлений в этой обстановке и перед такой аудиторией. Дементьев колеблется.
„Мне кажется, они заиграются“, – сказал Твардовский.
ТАСС должен был дать для иностранной печати специальное опровержение слухов об уходе Твардовского из „Нового мира“. Между тем наши „оасовцы», или „бешеные“, как их еще называют, продолжают требовать кровопускания, и „Новый мир“ им как бельмо на глазу. ‹…›
‹…› Газеты продолжают печатать нападки на самые различные произведения, напечатанные „Новым миром“: „Шире круг, шире круг!“ В „Известиях“ появилась статейка „Кочка и точка зрения“, ругающая рассказ В. Войновича. ‹…›
‹…› Говорили и о журнале.
„У нас нет верного понятия о масштабе дела, которое мы делаем, – сказал Александр Трифонович. – Для современников всегда иные соотношения, чем в истории. Камер-юнкер Пушкин мог казаться кому-то третьестепенной подробностью в биографии могущественного Бенкендорфа. А выходит наоборот. Ильичева забудут, а мы с вами останемся. Это я так думаю, а там – кто знает“. ‹…›
‹…› Обсуждение, проходившее в кабинете Александра Трифоновича, шло к концу, когда раздался телефонный звонок. Я подошел – Черноуцан разыскивает Твардовского, просит его завтра непременно приехать в ЦК, к Ильичеву.
Я взял машину, поехал к Сацу (там его нет), потом на дачу, во Внуково. Застал Александра Трифоновича ослабевшего, не в форме. ‹…›
Опять возвращался к мыслям об отставке. Говорил, что во время бессонницы думал и даже Марии Илларионовне сказал: „Коли не нужен, уеду в областной город, подготовлюсь и буду преподавать историю литературы“.