Твари Господни

Все это действительно было ужасно. Впрочем, «ужасно» — не то слово, но лучшего у Кайданова просто не нашлось. То, что с ним случилось, являлось настоящей человеческой трагедией, из тех, о которых раньше он только читал или слышал, а теперь вот сам стал ее участником. Да, нет, куда там! Не участником, а главным действующим лицом. Но, если всего этого было мало, то теперь, когда бессмысленная ярость, бушевавшая в его сметенной душе, несколько перекипела, выяснилось, что самым тяжелым для Кайданова оказалось все-таки не то, что он превратился в бегущую мишень, а то, что с сегодняшнего дня он навсегда был отлучен от науки. Когда это наконец окончательно дошло до него, у Кайданова просто ноги подкосились. У него не оказалось сил даже заплакать, а стоило бы, наверное. Потому что, так уж сложилось, что наука являлась главным в его жизни, и, если со всем остальным — даже с потерей Лисы — можно было, если не смириться, то все-таки как-то жить, то без единственного по-настоящему любимого дела жизнь Кайданова просто теряла смысл и содержание. Она лишалась ценности, вот в чем дело. Зачем жить, если твое существование сводится лишь к нормальному функционированию биологической системы под условным названием «Герман Кайданов»?

Трудно сказать, чем бы все это закончилось, останься Кайданов еще хотя бы на минуту в городе под «светлыми небесами», но неожиданно пустынная улица, по которой он брел без смысла и цели, вздрогнула и поплыла перед глазами. Воздух стал густым и вязким, как патока, и дышать им стало невозможно, а дома и камни начали стремительно терять материальность, выцветать и превращаться в сизый бесформенный туман. Метаморфоза произошла настолько внезапно и имела настолько драматические последствия, что в душе Германа вспыхнула неконтролируемая паника, мгновенно вытеснившая все другие чувства. И в этот момент до Кайданова донесся чей-то голос, но что говорил человек, скрытый от него туманом, разобрать было невозможно.

9

— Ну ты и спать, мужик, — весело сказал Борис, когда Кайданов наконец очнулся и, еще не вовсе понимая, где он, и что с ним происходит, сел на полке, вернее попытался сесть, потому что тут же больно приложился макушкой о низкий потолок. — Просыпайся, Герман, труба зовет!

— Который час? — очумело, оглядывая освещенное солнцем купе, спросил Кайданов.

— Почти девять, — хмыкнул с интересом рассматривающий его подполковник. — Одевайся, давай, пока бабцы наши на моцион подались.

Еще не вполне «проснувшись», но, уже вспомнив, где он и почему, Кайданов тяжело вздохнул и, достав из багажной сетки кое-как сложенные ночью брюки и рубашку, стал одеваться, хотя, видит бог, лежа на верхней полке, делать это было очень неудобно. Тем не менее, еще через минуту, он был готов и слез вниз.

— Пить надо умеючи, — подмигнул ему подполковник. — Но особенно важно опохмеляться вовремя и правильно. Держи! — и он протянул Кайданову стакан с налитой в него на четверть водкой. — Ну!

— Спасибо, — вымученно улыбнулся Кайданов, взял стакан и залпом выпил противную, с сивушным запахом водку.

— Закуси! — Борис протянул ему пирожок с капустой, и в этот момент их глаза встретились. У подполковника были карие глаза на выкате, но дело было не в их цвете или форме. Дело было в том, что сейчас на Кайданова смотрели глаза больного зверя, сильного, опасного, но нечастного, раненого, едва ли не умирающего.

Секунду они так и стояли друг против друга — Кайданов с пустым стаканом в руке и протягивающий ему мятый пирожок подполковник — стояли и смотрели друг другу в глаза. Потом Борис отвел взгляд и тихо — почти шепотом — сказал:

— Не делай этого больше, парень, и не таких, как ты, во сне брали.

Глава 2 Рапоза Пратеада ( сентябрь, 1999 )

1