Твари творчества

«Ты Музу не помнишь? — я подбежала, схватила его голову руками, стараясь поймать его взгляд. — Винни, как меня зовут? Ты меня узнаешь?» Он смотрел на меня, силясь что-то вспомнить… Я стала трясти его голову: «Ты был со мной, потом с Музой… Вспомни, Винни, вспомни!» Он вдруг закатил глаза, дернулся, и стал оседать. «Что с тобой? Что с тобой сделали…» Я не удержала его, и он повалился вместе с Потапкой на землю. «Кто-нибудь… люди!» — замахала я руками в сторону парочки, которая стояла неподалеку. Но они то ли не слышали, то ли не поняли, о чем я прошу, и оставались на месте. «Ну помогите же, кто-нибудь… гады, какие все гады..» — повторяла я, суетясь вокруг Винни, которому становилось все хуже. Он захрипел, его тело вдруг изогнулось и забилось в конвульсиях. Я бросилась на колени, обвила его голову руками и закричала: «Очнись, Винни, не оставляй меня одну, прошу тебя! Это же я, Винни! Вспомни… Только, прошу тебя, не умирай!» Как только я прокричала последние заклинания, Винни открыл глаза и спокойно произнес: «Слушай, я прикалываюсь, дай мне поиграть, я в образе…» Потом медленно приподнялся и сел, как ни в чем ни бывало.

Посмотрев минуту-другую, как он отряхивает с себя снег, и, отдышавшись, я резко поднялась и потребовала:

«А ну, отдай Потапку… Пота-пий!» — позвала я. Но Потапка только сладко зевнул, будто его напоили валерьянкой.

«Он тоже в образе», — прокомментировал Винни, поднимаясь с земли.

Я отвернулась и быстро зашагала прочь.

Винни нагнал меня и пошел рядом, стараясь заглянуть мне в лицо. «Скажи, ну ты поверила?»

Я не отвечала, продолжая быстро идти к дому.

«Ну, прости, я хотел, чтоб было смешно. Может, чуть-чуть пережал… тут важно вовремя расколоться».

«Муза где?» — сухо спросила я.

Винни радостно хохотнул: «Сбежала. Я напугал ее своим видом».

«Еще вернется, жди», — отрезала я, испытав при этом облегчение.

«Да нет, она какого-то писателя нашла, у него просторнее».

«А дети?»

«Откупился, денег дал. Да не мои это дети, неужели не ясно, наверняка писателя!» — стал заводиться он.

«Муза первая тебя сдаст телеполиции, — сказала я хладнокровно. — А деньги откуда?»

«Ты что, не поняла? Я со съемки, играл бомжа».

«Это то самое предложение, у Массмедийкина?»

«Вроде да. Снимали с крана. Я внизу, а режиссер наверху. Я только голос слышал. Он так и не спустился».

«А бомжи при чем?»

«По сюжету олигарх играет в шахматы с бомжами».

Я мысленно попыталась представить Массмедийкина рядом с бомжом, но картинка не складывалась. Решила не комментировать дурацкий сюжет, какая разница, если все это липа. Вместо этого поинтересовалась:

«Много заплатили?»

«Как раз, чтобы поехать на море», — заявил Винни радостно.

«Когда летишь, сегодня?»

«Нет, вечером банкет, завтра можно за билетом, как получится…»

«Какой еще банкет?»

«Последний съемочный день, всех позвали в японский ресторан, у меня пропуск на два лица, пойдешь — я приглашаю?»

«Подумаю», — ответила я через паузу. Поход на банкет Массмедийкина действительно требовал серьезного обдумывания.

Уже на пороге дома я спросила, как у него оказался Потапка. Как выяснилось, Винни встретил Мандарину и забрал у нее кота. «Она была какая-то не в себе, вылила полбутылки валерьянки в стакан и выпила, остальное отдала Потапке». Я не удержалась, чтобы не съязвить: «Из вас троих тебе бы валерьянка больше всех пригодилась». Но Винни пропустил остроту мимо ушей. «Она, кстати, тоже идет на банкет, в качестве журналистки. Просила тебя ей позвонить». Я промолчала, решив, что все это надо хорошенько обдумать.

Как только я открыла дверь, Потапка тут же ожил, выпрыгнул из своего убежища за пазухой у Винни и вбежал в квартиру. «Ну так как?» — снова спросил Винни. «Подумаю». И мы разошлись, каждый хлопнув своей дверью.

Дома набрала Мандарину.

«Ну ты идешь?» — с места в карьер задала она вопрос.

«А ты все знаешь?» — спросила я, решив на всякий случай ее проверить.

«Знаю то, что мне положено знать, — ответила умная Мандарина и уточнила. — Там будут наши люди…»

«Их всех пригласили?»

«Да, они играли бомжей… В последний съемочный день он всех пригласил на банкет!»

Ситуация казалась мне слишком невероятной.

«Скажи, он идиот?» — задала я риторический вопрос. Но Мандарина ответила на мой сарказм своим.

«Нет, он творческий работник У него постсъемочная эйфория».

«А у нас что?»

«Понаблюдать… поснимать, — сказала она и зевнула. — Там будет его последняя, ну, эта, невеста. Узнаем программу юбилейного концерта, постараемся войти в доверие, получить лучшие места. Надо идти!» — резюмировала она, снова зевнув, видимо, под действием валерьянки.

«А как насчет безопасности — бомжей и алкоголиков хотят вывезти из города?»

«А мы тут при чем? Ты алкоголик?» — спросила она неожиданно весело.

«A-а, поняла… — протянула я, соображая, на что она намекала. — Нет, конечно».

«Ну вот, ты не алкоголик и не бомж! Ты актриса с квартирой, — внушала она мне голосом психиатра. — Я тоже на правах журналистки… у меня есть диплом!»

«Но я не снималась у него…» — привела я новый аргумент.

«Какая разница — он все равно никого не помнит из массовки, тем более в последний съемочный день…»