Твари в пути

Удивительный, лоснящийся капельками пота под солнечными лучами черный конь бил копытом, поднимая в воздух над землей облачка пыли, и звенел дорогой алой сбруей с вшитыми в нее золотыми кольцами. На сгорбленных плечах его хозяина возлежал тяжелый сиреневый плащ, расшитый позолоченной асарской вязью, на голове — такой же тюрбан с большим многогранным алмазом на уровне лба и длинным зеленым пером, слегка колышущимся на ветру. Великий визирь был стар: смуглая кожа жителя пустыни, казалось, была натянута прямо на череп, узкие скулы делали его лицо похожим на наконечник копья, морщины во множестве своем скопились у глаз и в уголках рта, белая жиденькая борода спускалась на пояс. Величественный тщеславный взгляд яснее сотни глашатаев объявлял окружающим, что перед ними — бог, или же, по крайней мере, тот, кто привык, чтобы к нему относились, как к богу.

Позади великого визиря остановилась султанская гвардия — Необоримые. У всех как у одного — серые кони, алые плащи и тюрбаны, лица завешаны кольчатыми бармицами, сходящими на грудь, и лишь нахмуренные глаза под белыми асарскими бровями зло поблескивают в прорезях. Ильдиар отметил, что они все время держат ладонь на рукояти ятагана. Необоримые всегда были готовы вскинуть сталь и защитить своего повелителя.

— Как тебя зовут, белый раб? — поинтересовался великий визирь. — Судя по твоим плечам, ты был специально рожден для работы на моем золотом прииске в Аберджи.

«Великий визирь, — подумал граф де Нот. — Именно этот человек… Именно ради разговора с ним я был сюда отправлен… Но и в страшном сне я не мог предположить, что наш с ним разговор будет происходить подобным образом».

— Я был послан сюда из Ронстрада, чтобы… — начал было Ильдиар, но великий визирь недовольно вскинул руку.

— Я спросил о другом, — сказал величайший сановник пустыни. — Хотя это и не важно! Твое имя — ничего не стоит, белый раб! Ты сам — всего лишь мимолетная тень на песке!

— Мимолетная тень? — прищурился Ильдиар. — И это говорит мне тень, стоящая позади поистине великого?

Невольничий рынок замер. Было слышно, как испуганные мухи разбегаются в стороны, а ветер колышет шелковые пологи паланкинов и треплет плащи Необоримых.

Сахид Альири с нескрываемой тревогой в глазах выглянул из-за плеча какого-то горожанина, а Хвали, стоящий за спиной Ильдиара, усмехнулся. Прочие попытались сделать вид, что не услышали публичного оскорбления великого визиря.

— Смерть этой белокожей собаке! — презрительно скривил тонкие губы старик. Стража рынка тут же бросилась выполнять приказ первого султанского советника и самого влиятельного человека Ан-Хара. — Двадцать кинжалов ему!

— Не имеешь права, визирь, — раздался хриплый голос. Алон-Ан-Салем столь же медленно, как действие смертельного паучьего яда, глянул вбок. Конечно же, это был Хвали. — Согласно «Фирману о рабах», подписанному его величеством султаном Ахмедом-Ан-Джаркином, никто не может посягнуть на жизнь чужого раба, будь то дикий бергар или же сам султан!

Ильдиар удивился — это же сколько нужно было пробыть в этом грязном, вонючем месте рабом, чтобы выучить законы султаната?

Великий визирь криво усмехнулся, отчего его борода слегка скосилась набок.

— А ты, подгорный безбородый червь, как я погляжу, чтишь законы Ан-Хара? Что ж, будь по-твоему. Десять плетей северному ублюдку и пятнадцать — безбородому коротышке!

Смуглолицые стражники рынка устремились к провинившимся. После первого же удара в живот костяной тростью начальника стражи — жирного вояки с длинным пером, украшающим чалму, — Ильдиар упал на колени; чтобы свалить гнома потребовалось три удара. Надсмотрщики подхватили паладина за цепи, соединяющие кандалы на руках, и поволокли к дыбе, стоящей здесь, видимо, специально для подобных случаев. Толпа собралась уже преогромная: казалось, на площади рынка сейчас пребывают все жители пустынного города. И все они с превеликим любопытством предвкушали наказание.

— Р-раз, — дюжий кат замахнулся кнутом, и в следующий миг со свистом первый удар обрушился на чужеземного паладина.

Больше Ильдиар не слышал ничего, потеряв сознание от боли. Где-то на краю слуха до него доносился ритмичный свист хлыста, и еще он чувствовал, как его тело дергается в такт ударам…

* * *

…Когда он пришел в себя, то не смог даже пошевелить плечами. Он лежал на животе, в луже собственной крови, на руках алели порезы и багровые следы от кожаных ремней, которыми его привязывали к дыбе.

— Ты как, паладин? — раздался где-то над головой знакомый голос, полный участия. К Бансроту тебя, змея участливая. Гори в Бездне!

— Ты-ы? — просипел Ильдиар, и кровь вместе со слюной потекла из уголка его рта. Кто-то взял северного раба за руки, пытаясь, видимо, приподнять. — Уйдите… все прочь. Аааа…

Вся спина была в ранах, хотя, что тут говорить — спины он не чувствовал вовсе — на ее месте были лишь кровавое месиво и висящая ошметками кожа. Перед глазами стояла багровая пелена, и изредка в ней приобретал четкость очертаний грязный, заплеванный пол рабского застенка.