Твердь небесная

В эти же часы русскому главнокомандующему генералу Куропаткину отовсюду стали поступать самые неутешительные сведения. Жаловался на отсутствие резервов и недостаток боеприпасов Зарубаев. Жаловался на неуспехи Бильдерлинг. Жаловался Штакельберг. А ведь Куропаткин имел полнейшее основание на все эти донесения заявить, как заявил Кутузов при Бородине: «Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Извольте ехать к генералу Барклаю (в данном случае – Зарубаеву или Бильдерлингу) и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля. Отбиты везде, за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из…» И дальше у Толстого следовало – «…священной земли Русской». Но именно этих-то слов Куропаткин не мог произнести ни в коем случае. А невозможность произнести эти три коротких слова не позволяла ему сказать и всего остального.

Сообщения от генералов подействовали на главнокомандующего совершенно угнетающе. Но когда ему пришло еще известие, что какие-то японские силы движутся в обход на Мукден, то есть в дальний русский тыл, нервы его уже не выдержали, и он скорее отдал приказ об отступлении. Сообщение это было ложным, японцами же и сфабрикованным. Но для колеблющегося, потерявшего веру в себя и в свои войска Куропаткина этой фальшивки оказалось достаточным, чтобы покинуть поле сражения. Он приказал по всей армии отступать утром 21 августа.

Русские войска начали отходить всего на два часа раньше, чем собирался это сделать генерал Куроки. Если бы каким-то образом Куропаткин промедлил со своим приказом – занедужил вдруг, еще по какой причине, проспал бы, наконец! – победа под Ляояном досталась бы храброму русскому войску. И по праву досталась бы. Но, увы, главнокомандующий вовремя отдал приказ.

Глава 5

Александр Иосифович слово свое сдержал: действительно, на следующий же день, после нечаянной встречи с Мещериным и Самородовым в Мукдене, к Тужилкину прибыл курьер с приказом передать обоих его стрелков в подчинение уполномоченному Красного Креста Казаринову.

Под начало своего доброго московского знакомого друзья поступили с радостью несказанною. Но не потому, что новая служба избавляла их теперь от тяжкой и опасной военной солдатской доли, – с товарищами своими по роте они расставались очень неохотно; к тому же, по слухам, русское командование планировало в самое ближайшее время большое наступление, и вынужденное неучастие в нем Мещерин с Самородовым переживали как повторное лишение награды, – и все-таки перспектива новых впечатлений, открытий, интересных встреч была так заманчива, что, конечно, пересилила все прочие обстоятельства. К тому же они нисколько не сомневались, что еще возвратятся в родную роту и закончат войну вместе со всеми своими однополчанами.

Прежде всего, Александр Иосифович, показывая, как он доверительно относится к старым знакомым, обстоятельно изложил Мещерину и Самородову существо предприятия, порученного ему самим главноуполномоченным Российского общества Красного Креста и вполне сочувственно воспринятого командованием Маньчжурскою армией. Он сказал, что война, которая, как всем казалось, будет очень недолгой, скорее всего, еще продлится какое-то время – может быть, и весь год, а может, и больше. Поэтому главная квартира теперь весьма озабочена обустройством тыла и особенно развертыванием лазаретов неподалеку от театра военных действий. С дальним тылом, довольно обеспеченным госпитальными местами, Маньчжурская армия была связана единственною железною дорогой. Но эта дорога, даже и загруженная сверх всякой меры, не могла вполне удовлетворять армию ни в чем – ни в подвозе пополнений и боеприпасов, ни в эвакуации раненых.

И хотя главнокомандующий Алексей Николаевич Куропаткин, показывая всему миру пример бесподобного гуманизма, распорядился организовать движение по дороге так, чтобы никакие прочие эшелоны не имели преимуществ перед санитарными поездами, но не менять существующего положения, по мнению самого же главнокомандующего, было уже невозможно: это означало бы ставить под угрозу всю кампанию.

До самого последнего времени русская армия, изматывая неприятеля оборонительными боями, отходила в глубь Маньчжурии. Естественно, при такой тактике устраивать лазареты вблизи военного театра было невозможно. И почти всех раненых, даже тех, у кого ранение не вызывало опасений, кто нуждался лишь в кратковременной медицинской помощи и вполне способен был через неделю, две, много через три возвратиться в строй, и их тоже вывозили в дальний тыл – в Харбин, а иногда и дальше, вплоть до Читы и Иркутска.

Но теперь, рассказывал Александр Иосифович, когда русское командование решительно намерено перейти к наступательной тактике, нет никакого резона не оставлять легкораненых в лазаретах где-нибудь неподалеку от театра. Таким образом, число санитарных поездов, следующих по китайско-восточной железной дороге, существенно сократится, что, естественно, позволит увеличить число эшелонов с пополнением и другими необходимыми для армии военными грузами.