Твердь небесная

Понятное дело, на столь резкий ультимативный тон японской ноты государственный престиж Российской империи не позволял русской стороне в своем ответе каким-то образом изъявить покорность. Ответ России, по всей видимости, был бы столь же суровым. Но японцы не стали дожидаться никакого ответа. Они уже так были настроены воевать, что смягчение позиции России, что трудно себе вообразить, пришлось бы им совсем некстати. И не дожидаясь хотя бы понедельника, как обычно в России, японский посланник при высочайшем дворе передал графу Ламсдорфу еще одну ноту, в коей доводилось до сведения императорского правительства о решении Японии прекратить дальнейшие переговоры с Россией и отозвать посланника и весь состав своей миссии из Петербурга. Это был разрыв дипломатических сношений.

В воскресенье все российские газеты сообщали о том, что японцы, проживающие в дальневосточных областях России или в Маньчжурии, стали поспешно уезжать в Японию. Из Владивостока, из Благовещенска, Харбина, Дальнего, Порт-Артура, отовсюду панически побежали японцы. Немедленно ликвидировав свои дела, продав или даже побросав имущество. И хотя наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев обещал всем японцам полную их охрану и безопасность в случае войны, никто из них оставаться не пожелал. Тут уж, наверное, всякому должно стать понятным, что до войны остаются считаные часы.

В последний мирный день – 26 января – в газете «Московский листок» какой-то анонимный публицист горячо взывал к оскорбленным заносчивою Японией чувствам русского народа. Эта пафосная заметка – пример чудовищной самонадеянности, царящей в русском обществе. Самонадеянности, основанной даже не на осознании силы русского оружия, а на вере в богоизбранность православного народа! В представлении этого публициста, а равно и в представлении всех тех, кому его выспренные слова предназначались, Япония была обречена. Вот как об этом говорилось:

До вчерашнего дня не потеряна была надежда Православного царя, а вместе с Ним и всего русского народа, на мирное разрешение дерзновенных притязаний Японии к России.

Мы верили вместе с народом в мирный исход дипломатических переговоров. Сердце наше было спокойно, как и народная душа сел и деревень полсветной России.

Невозможно было предполагать такого безумства, такого легкомысленного воинского задора, каким заявила себя Япония по отношению к России, так долго и терпеливо искавшей с нею мира и желавшей ей блага.

В самом деле, возможно ли было думать, что какой-нибудь народец, витающий на островах, имея за собою лишь воды океана, дерзнул бряцать оружием против величайшей в истории мира державы, объемлющей пятую часть земного шара?

Возможно ли было думать, чтобы этот народец, в душе варвар, язычник, идолопоклонник, решился на борьбу со святою Русью, в истории коей видимо шествие Божие – в давней борьбе с более диким и ярым монголом?

Возможно ли было думать, чтобы Япония, разъеденная партийностью и мелким торгашеством, нахально выступила против самодержавного государства, представляющего историческую несокрушимую силу – единую волю Царя и народа?

Весь свет теперь знает, как искренно и торжественно сказывалось миролюбие Русского Царя – апостола мира всего мира. Весь свет знает, как велики были сделаны Им у ступки японским требованиям для укрощения их воинственного задора.

Но что же мы видим?

Если эти уступки вполне удовлетворяют просвещенных европейцев, то варвар а-азиата они лишь надмевают и вызывают в нем новое нахальство и дерзость.