Твердь небесная

Среди прочих небедных, прямо сказать, кунцевских дач дом Дрягалова выделялся своею старосветскою монументальностью. Он был срублен из добротной сосны в виде русского терема, о двух этажах, кроме светелки под крышей, с маленькими оконцами, с затейливым крылечком. На дворе еще имелись конюшня и каретный сарай, выстроенные в том же вкусе. И вся эта заимка, стоящая под сенью нарочно не вырубленного сосняка, была кругом обнесена крепким тесовым забором с тесовыми же воротами и калиткой.

На даче постоянно жил сторож Егор Егорович, бывший унтер-офицер, человек одинокий. Из всей дрягаловской челяди Егорыч единственный относился к хозяину без лакейского подобострастия. Но ни в коем случае не без уважения. Просто Егорычу, в отличие от всех прочих дрягаловских работников, мало того что решительно нечего было терять – он был гол как сокол, – так вдобавок он и решительно ни в чем не нуждался, то есть не имел целью трудами своими праведными добиться некоего достатка. Егорыч бы мог служить и бесплатно, за один только хлеб, но Дрягалов ему еще и платил по совести.

Дрягалов скоро вполне понял, каков есть натурою его кунцевский сторож. И очень полюбил его. Вообще их отношения сделались как равного с равным. Они ведь были почти однолетками. Во многом схожи. И Дрягалов часто и не без интереса разговаривал сЕгорычем. Именно разговаривал. В то время как остальным работникам он лишь раздавал указания или коротко взыскивал с них. Дрягалов даже остался снисходительным к привычке Егорыча курить табак, чего для прочих людей не допускалось категорически.

Мещерин и Самородов сразу сделались с Егорычем большими друзьями. В первые же дни они под его водительством обошли все кунцевские окрестности, облазили все закоулки, причем Егорыч много и дельно им рассказывал всякого. А вечерами он тешил их игрою на гармошке, в чем был совершенным виртуозом. Молодых друзей своих Егорыч сам называл, особенно не чинясь – ребята, молодцы, солдатушки, – и им велел также относиться к нему запросто, величать его единственно по отчеству – Егорычем.

Накануне Троицы Егорыч отправился нарезать березы. Мещерин с Самородовым вызвались помочь ему. Конечно, к ним присоединился и Паскаль, для которого эти предпраздничные хлопоты являлись забавною русскою экзотикой. Решили идти пешком. С кобылой лишние хлопоты, рассудили. А по одной охапке и на себе сдюжить не бог весть какой труд был, как сказал Егорыч.

Вышли пораньше, пока все дачи еще спали. Егорыч завел своих молодых друзей подальше в рощу. Там уже глухо постукивали топорики: местные мужички тоже промышляли березу к празднику. Они рубили молодые березки целиком, под корешок.

– Здорово, ребятушки, – окликнул их Егорыч. – Откуда будете?

– С Крылатского, – ответил самый старший из них.

– Для церквы? – Егорыч кивнул на порубленные деревца.

– Для нее… Куды ж…

– Ну помогай вам Бог.

Вчетвером они скоро нарезали веток вдоволь. Хотя и побродили по опушкам тоже хорошо: Егорыч все выбирал погуще березки, посочнее, покудрявее. Пасха была в этом году ранняя, и к Троице листочки едва-едва развернулись.

Они вышли к реке. С высокого откоса хорошо были видны московские купола, мутновато поблескивающие в легкой утренней дымке. Егорыч прихватил из дому узелок с припасами. Там у него оказалось полкраюхи хлеба и несколько вареных картофелин.

– Вот и завтрак подоспел, – сказал Егорыч, раскладывая тряпицу на бугорке. – Ну-ка, молодцы, давай… налетай. – И он перекрестился на ближайший филевский куполок.

После долгого пешего перехода скудный завтрак они проглотили мгновенно.

– Порешили давеча чего? с дитем-то? – Егорыч был вполне в курсе дрягаловской драмы. Впрочем, в доме это ни для кого не осталось тайной.

– Порешили. На днях едем с Владимиром и Паскалем в Париж. Выручать девчушку. – Самородов сказал все это таким без тени сомнения тоном, словно успех их предприятия был очевиден.

Егорыч лишь головой покачал, услыхав такую юношескую самоуверенность.

Накануне Дрягалов собрал семью – а семьей у него теперь, кроме любимого сына Дмитрия, почитались Машенька с братцем Алексеем и его другом Владимиром заодно, и, конечно, здесь же присутствовал и дорогой французский гость, бывший к тому же непосредственным свидетелем их семейного беспокойства, – Василий Никифорович созвал близких, чтобы посоветоваться, как бы избыть нечаянную беду, выпавшую на их долю. Никогда прежде ни с кем не советовавшийся, а поступающий только по собственному разумению, в этот раз он просто-таки потерялся от чудовищной выходки коварного своего врага.

Дрягалов сам же наперед и сказал, что у него имеется один человечек, очень ему обязанный, его земляк, которого он в свое время откупил от каторги. И если он научит его извести изверга, от того завтра же ни соринки не останется. Но Дрягалов тут же сам и заметил, что тогда найти Людочку будет совсем уже непросто. А никаких других идей подавленному горем Василию Никифоровичу в голову не приходило.