Твердь небесная

Эту вечную историю Клодетта, как настоящая актриса, еще и показывала: изображая героиню песни, она ходила по залу и вглядывалась в лица посетителей – не любимый ли это ее? – увидев же, что это совсем другой человек, она в отчаянии заламывала руки и отбегала прочь, к следующему. Прежде всего, она подошла к старому Годару. Она бесцеремонно повернула к себе его голову, но подполковник довольно грубо оттолкнул ее руку, и вообще, показывая, как противна ему вся эта мелодрама, поднялся, бросил на стол монету и вышел вон из зала. А Клодетта, в поисках любимого, продолжила свой путь по кабачку. Так она дошла до рыжего в канотье посетителя. Тот уже поджидал ее со слащавою улыбкой. В нем она совсем было признала любимого и уже, кажется, готова была упасть к нему на грудь, но в самый последний момент поняла, что обозналась, и лишь опустилась рядом с ним на скамейку, горестно уронив голову. Рыжий посетитель был вне себя от счастья. Ему хотелось дотронуться до красавицы, может быть, обнять ее, но он пока не решался этого сделать, потому что не мог никак определиться, а из той ли она породы дам, до которых можно запросто дотрагиваться. Но Клодетта сама развеяла его сомнения – она игриво схватила его кружку и отпила из нее, чем оказала незнакомцу особенное почтение. Потом, не отрывая от него лукавого взгляда, она встала и направилась к выходу. А не доходя нескольких шагов до двери, Клодетта оглянулась и призывно кивнула ему головой, приглашая последовать за ней. Тут уже рыжий не стал мешкать и поспешил следом за очаровательною соблазнительницей, которой он, по всей видимости, пришелся очень по нраву.

Но едва он вышел из зала, к нему подступился какой-то человек, и вдруг перед ним мелькнуло дуло пистолета и больно уткнулось в бок. Это все произошло так быстро и неожиданно, что у незадачливого соблазненного восторг чувств не успел даже смениться на соответствующее происходящему настроение. Первые мгновения его душа так и неслась вперед, полная надежд на предстоящее любовное приключение. И лишь только разглядев, что его чаровница не улыбается ему больше, а смотрит презрительно-хмуро, он сообразил, как безотрадно это приключение закончилось, так и не начавшись, и впал, наконец, в уныние.

– Тихо. Пошел вперед. Скажешь слово – получишь пулю, – не оставляющим никакой надежды тоном произнес старый Годар.

Еще раз ткнув для верности пленнику пистолетом в ребра, подполковник быстро вывел его на улицу и втолкнул в фиакр. Паскаль вскочил за ним следом. И через секунду странный экипаж с благообразным стариком в плюшевой куртке и с молодою красавицей в ярком черно-красном одеянии ночной феи на козлах уже несся прочь из Шарантона.

В фиакре было довольно темно. И рыжий, очумевший от случившегося, не сразу разобрал, что, кроме него и его стража, там сидит еще кто-то. Но скоро он почувствовал на себе страшный, пронзительный взгляд этого некоего третьего, взгляд, заставивший его взволноваться куда больше, чем от зловеще поблескивающего в руке Паскаля пистолета. Он не выдержал и, обернувшись к этому не то живому человеку, не то призраку, дрожащим, плачущим голосом пролепетал:

– Кто вы такие?! Что вам от меня надо?!

Машенька откинула волосы, и от ее мраморного лица в мрачном фиакре будто бы сделалось светлее.

– Где моя дочка, Яков? – гневно произнесла она. – Говори немедленно!

Руткин будто бы оцепенел на миг и вдруг рванулся с отчаянным криком, намереваясь, по всей видимости, выпрыгнуть из фиакра. Но Паскаль опередил его, – резким коротким движением он рукояткой пистолета глухо задвинул Руткину по темени, так что с того слетело канотье и покатилось куда-то под ноги. Руткин обмяк и опустился на место. Машенька, подождав, пока он придет в чувства, снова задала ему свой вопрос. Тогда, Руткин, немного опомнившись и сообразив, что дела его плохи – хуже некуда, а сбежать никак не удастся, решил действовать по-другому, и, как в ту первую их встречу в доме у Годаров, запел Лазаря:

– Это не я, Мария! Меня неволят страшные люди! Это убийцы! Настоящие головорезы! – запричитал он. – Посмотри на меня! – разве я похож на человека, живущего в достатке? Я гол как сокол. Они заставляют меня воровать на базарах и все до копейки отдавать им. А иначе мне смерть! Верь мне, Мария! Давай подумаем вместе, как нам от них избавиться и спасти твою дочь. Вспомни, какими мы были товарищами. Я любил тебя, Мария. Я и теперь тебя люблю… – Он оборвался, не в силах больше сдерживать подступивших слез, и, уткнувшись лицом в ладони, затрясся от рыданий.

Машенька какое-то время растерянно смотрела на него, потом вынула платок и стала вытирать ему слезы, приговаривая:

– Успокойся, Яша. Ну не надо. Прошу тебя. Успокойся…

Руткин завыл еще жалобнее.