Твердь небесная

Машенька опять спросила его о своей дочке. На этот раз Руткин разыгрывать комедии не стал, никакой пользы от этого ему все равно уже не вышло бы после его давешнего коварства: он подробно рассказал, где теперь находится девочка, – оказалось, что она спрятана там же, в Шарантоне, – и даже изъявил готовность сейчас проводить к ней. Несчастная Машенька страдальчески посмотрела на старого Годара. Но подполковник убедил ее не спешить немедленно отправляться за дочкой. Пока они владеют инициативой, нужно не давать неприятелю ни малейшего шанса переменить положение, а действовать стремительно, молниеносно. Но уже когда враг будет добит, то первое, что они сделают, пообещал подполковник, это поедут в Шарантон за малышкой.

Как рассказал Руткин, их предводитель остановился в одном из фешенебельных отелей на Монпарнасе. В самом отеле Руткин не был – кто бы его пустил туда в таком-то одеянии? – но он несколько раз доезжал с этим человеком в фиакре до подъезда – по дороге тот давал ему всякие наставления.

Ехать в отель старик Годар решил сейчас же. Днем, когда они отправлялись в Шарантон, подполковник предусмотрительно велел всем захватить обычные свои костюмы – кто знает, не окажется ли так, что им вдруг потребуется сменить обноски на господскую одежду? Так и вышло. Пришлось даже и Руткину выделить что-то приличное. Потому что грязная безрукавка этого типа совсем уж не гармонировала с аристократическим одеянием старого заслуженного офицера, имевшего к тому же красную ленточку на лацкане, и его не менее солидных спутников.

Наконец, смог принять участие в деле и булонский затворник: подполковник сказал, что Дрягалову теперь необходимо поехать с ними. Возможно, это вообще будет их последний маневр в нынешней кампании. И роль Дрягалова здесь может стать решающей.

Руткин, кажется, уже вполне смирился с тем, что дело проиграно, поэтому больше никак не сопротивлялся: он верно показал дорогу. И через полчаса они были уже в отеле на Монпарнасе.

Место их решающего сражения старый Годар, как ему казалось, мгновенно оценил во всех его особенностях. И выстроил хитроумную диспозицию: Руткина с Паскалем и Клодеттой он посадил в вестибюле в укромном месте, за пальмой, так, чтобы их не было особенно заметно, но и одновременно с этим чтобы Паскаль мог по первому же сигналу привести Руткина туда, где сидели Дрягалов с Машенькой. Сам же подполковник, узнав прежде за стойкой, что русский постоялец, снимающий восьмой люкс, сейчас находится у себя в номере, попросил портье вызвать его к нему, сказавши, что того-де дожидается соотечественник.

Прошло довольно времени, но в вестибюль так никто и не выходил. Вначале это не вызывало у подполковника особенного беспокойства, ибо он понимал, что для человека, знающего цену собственному достоинству, такие манеры в обычае – никогда не бегать на зов очертя голову. Подождав еще сколько-то и начавший уже беспокоиться, подполковник уточнил у портье: а сказал ли тот русскому постояльцу, что его внизу ждут? застал ли его в номере? И когда портье ответил, что да, постояльца он застал и все выполнил, как было велено, подполковник уже по-настоящему встревожился. Он только теперь обратил внимание, что в вестибюле, над центральною лестницей, устроен ряд окон. По всей видимости, там, за окнами, проходила галерея. И если посмотреть оттуда вниз, то все, кто находится в вестибюле, будут видны как на ладони. Диспозиция старого Годара вполне могла быть раскрыта, если русский, которому они устроили западню, прежде чем выходить, осмотрел вестибюль из галереи: он оттуда, разумеется, не мог не разглядеть и Дрягалова с Машенькой, и Руткина с Паскалем в засаде. Старый Годар сунул портье в руку немалую бумажку и попросил скорее проводить его в номер к русскому. Портье вначале ответил, что так делать не полагается, но, получив еще одну бумажку, побежал за ключом. Через минуту подполковник был уже в восьмом люксе, дверь которого выходила аккурат на галерею над вестибюлем. В номере не было ни души.

У старого Годара едва не подкосились ноги. Неприятель обвел его, как неопытного лейтенанта. Это было равносильно поражению. И ладно бы это был его личный конфуз – но ведь самое ужасное то, что он доставил новое, и, возможно, непоправимое, бедствие людям, которые положились на него, доверили ему свою судьбу.

Чудовищным усилием воли старый военный заставил себя стряхнуть апатию. И, словно вспомнив вдруг о чем-то важном, бросился вон из номера. Он сбежал в вестибюль и, не объясняя ничего удивленному своему воинству, но лишь жестами приглашая всех бегом следовать за ним, выскочил на улицу. Не дожидаясь, пока все комфортно разместятся в фиакре, подполковник хлестанул бичом, и лошади рванулись вперед, так что Паскалю пришлось уже впрыгивать на ходу.