Твердая рука

Никто не упрекнул бы меня, если бы я бросил расследования и стал тренером.

Вполне нормальная жизнь для бывшего жокея, сказали бы многие. Разумное, практичное решение. Человек стремится обеспечить себе достойное будущее, с которым не страшны ни зрелые годы, ни старость. Только я и Тревор Динсгейт поняли бы, почему я так поступил. И тогда я смогу жить долго. Но мне не хотелось этого.

Утром в половине восьмого я вышел во двор в бриджах, ботинках и свитере из джерси. Несмотря на ранний час, было уже тепло, из конюшни доносились знакомые запахи и звуки. Мои угасшие чувства словно воскресли, и инстинкт жокея заставил мышцы подрагивать.

Мартин стоял и держал в руке список лошадей. Он громко поздоровался со мной. Я приблизился к нему и встал рядом, желая посмотреть, кого он для меня выбрал. Это была пятилетняя лошадь, подходящая для моего веса. Ему показалось, что таким образом он уже решил часть проблем. Конюх Флотиллы вывел жеребца из стойла, и я с восхищением пронаблюдал за ним, повернувшись к Мартину.

— Ну, давай, — подбодрил он меня. Лицо у него было лукавое, а глаза радостные.

— Что? — не понял я.

— Ты поедешь на Флотилле.

Я не смог скрыть удивления, и быстро двинулся к лошади. Его лучший конь, надежда на скачках в Дерби, и я — однорукий и давно не практиковавшийся.

— Неужели ты не хочешь? — задал он вопрос. — Десять лет назад он был бы твоим по праву. А мой жокей уехал в Ирландию на скачки в Кьюррах. У меня есть выбор: или ты, или один из моих парней, но, признаюсь честно, я предпочитаю тебя.

Я не стал спорить. Никто не вправе отвергать столь лакомый кусок. Я подумал, что он немного рехнулся, но меня это вполне устраивало. Мартин помог мне сесть. Я вытянул кожаные стремена по росту и почувствовал себя изгнанником, вернувшимся домой.

— Ты не наденешь шлем? — спросил он, оглядевшись по сторонам, словно ждал, что кто-то вдруг появится на бетонной дорожке.

— Нет.

Он кивнул.

— Ты это никогда не любил. — Впрочем, он и сам был в обычной полотняной кепке. Я же всегда предпочитал ездить с непокрытой головой и лишь на скачках изменял этому правилу. Просто мне нравилось чувствовать дуновение ветра. — Ну, а как быть с хлыстом? — поинтересовался он.

Мартин знал, что я всегда брал с собой хлыст. Признаюсь, что делал я это сугубо автоматически, ведь жокейский хлыст — это подспорье. Он помогает удерживать лошадь в равновесии и позволяет ей бежать, не отклоняясь в стороны.

Легкий удар с плеча — вот и вся тайна этого приема. А потом наездник берет хлыст в другую руку. Я посмотрел на руки Мартина и подумал, что если я возьму хлыст и взмахну им, то могу его выронить, а мне во что бы то ни стало нужно было продемонстрировать класс.

Я покачал головой.

— Не сегодня.

— Ладно, — проговорил он. — Тогда давай.

Я устроился в седле, натянул поводья, выехал со двора и поскакал по окраинам Ньюмаркета. В Лаймекилне я уже мчался во весь опор, с каждым ярдом продвигаясь на север. Мартин ехал на спокойной пятилетней лошади и пытался от меня не отставать. — Тебе нужно подбодрить его и пустить в галоп на три фарлонга,[5] а затем проехать милю на пробу, чтобы утереть нос Гулливеру. Это последний забег Флотиллы перед скачками в Данте, так что ты уж постарайся. О'кей?

— Да, — откликнулся я.

— Подожди, пока я сюда поднимусь, — сказал он, — и прослежу.

— Ладно.

Он с довольным видом отъехал к наблюдательному пункту в полумиле от меня.

Оттуда он мог хорошо разглядеть, как я пущусь в галоп. Я обмотал поводья вокруг своих искусственных пальцев и почувствовал, как лошадь потянула их. В моем положении легко можно было неуклюже сдвинуться, немного распустить удила, и лошадь утратила бы равновесие. В моей правой руке поводья снова ожили. Они как бы передавали лошади, что ей нужно делать. Они говорили с Флотиллой, а он отвечал мне, куда мы едем, как и с какой скоростью. Наш тайный язык, доступный и понятный лишь нам.

Только бы и дальше так шло, подумал я. Только бы мне удалось сделать то, что в прошлом я проделывал тысячи раз. Пусть мое прежнее мастерство даст о себе знать, и неважно, одна у меня рука или две Он проиграет и в Данте, и в Дерби, и в любой другой скачке, если я сейчас совершу какую-нибудь ошибку.

Молодой парень верхом на Гулливере ездил вокруг меня и ждал, односложно и ворчливо откликаясь на мои замечания. Я принялся гадать, не ему ли пообещали отдать Флотиллу, если бы я не приехал. Я спросил его об этом, и он брюзгливо выдавил из себя «да». Ничего, подумал я. Твоя очередь еще подойдет.

Мартин взмахнул рукой, указав, чтобы я пустился в галоп. Парень на Гулливере ударил коня пятками, и тот сразу пошел быстрее, не дождавшись нашего совместного старта. Ах ты дрянь, подумал я. Делаешь то, что тебе хочется, но я пущу Флотиллу как нужно на таком расстоянии, и плевать мне на твои капризы.

Скакать на Флотилле было одно удовольствие. Внезапно все пошло как надо, словно я не переставал ездить вплоть до нынешнего дня с двумя здоровыми руками.