Твердая рука

— Это было уже слишком.

Я не ответил. Он передвинулся и попытался сесть прямо. Я заметил, что выражение его лица стало совсем нормальным. Он крепко закрыл глаза, пробормотал: «О, Господи», а после, прищурившись, посмотрел на меня и спросил:

— И ты тоже?

— М-м-м…

Долгий жаркий день сменился сумерками. Какое счастье, что мы вырвались.

Вести «Лендровер» одной рукой было рискованно и даже опасно. Мне приходилось отрывать ее от руля и наклоняться влево, чтобы поменять скорость. Досадно, что пальцы левой руки почти не сгибались и не могли нажимать на кнопки. Короче, она была обречена на бездействие. Мне очень хотелось поскорее добраться до дома и как следует выпить.

— Куда мы едем? — полюбопытствовал Чико.

— К адмиралу.

Я двинулся к югу, обогнув Севеноакс, Кингстон и Колибрук. Мне нужно было проехать дорогу № 4, пересечь Мейденхед по шоссе № 40 к северу от Марлоу, затем объехать Оксфорд по кольцевой дороге и лишь тогда очутиться в Эйнсфорде.

«Лендроверы» вообще машины не из удобных. Неудивительно, что Чико постоянно стонал и ругался. Он говорил, что больше этого не выдержит. Сил у меня не прибавлялось, и я дважды останавливался. К счастью, машин по дороге было мало, и путешествие к Чарльзу заняло у нас три с половиной часа. Не так уж и плохо.

Я притормозил и отпустил левую руку. Ее пальцы не действовали. Я с горечью подумал, что этим вечером с меня хватило унижений. Неужели я должен снять протез и оставить его рядом с коробкой передач? Ну почему у меня не две руки, как у всех прочих?

— Не напрягайся, и тебе станет легче, — посоветовал мне Чико.

Я кашлянул, этот звук был похож то ли на смех, то ли на плач, но мои пальцы чуть-чуть зашевелились, и рука опустилась на кнопку.

— Я же тебе говорил, — заметил Чико.

Я положил правую руку на руль и пригнул к нему голову, ощутив усталость и тоску. Кто же меня так наказал? А ведь мне сейчас нужно зайти к Чарльзу и сказать, что мы здесь.

Однако вопрос решился сам собой — адмирал вышел к нам в халате. Его освещала полоса света из двери. Я увидел, как он встал рядом с «Лендровером» и заглянул в кабину.

— Сид? — недоверчиво спросил он. — Это ты?

Я поднял голову от руля, открыл глаза и ответил:

— Да.

— Сейчас уже за полночь, — удивился он.

Я улыбнулся и откликнулся:

— А кто говорил, что я могу приезжать сюда в любое время?

Через час мы уложили Чико в постель, а я удобно устроился на золотистом диване, снял ботинки и с наслаждением вытянул ноги.

Чарльз спустился в гостиную и сообщил, что врач осмотрел Чико и готов помочь мне. Я поблагодарил и наотрез отказался.

— Он даст тебе что-нибудь болеутоляющее, как и Чико.

— Вот этого-то я и не хочу. Надеюсь, что Чико его лекарство не повредило.

— Но ты же сам просил вызвать врача. Целых шесть раз. — Чарльз немного помедлил. — Он тебя ждет.

— Я знаю, Чарльз, — отозвался я. — Дайте мне подумать. Я хочу просто посидеть и подумать. Пожелайте врачу спокойной ночи и ложитесь спать.

— Нет, — возразил он. — Так нельзя.

— Как хотите, а я поступлю по-своему. Я до сих пор чувствую… — Я осекся.

Я до сих пор чувствовал себя так, словно с меня содрали кожу, но не мог об этом сказать.

— Ты ведешь себя неразумно.

— Нет. Все, что случилось, неразумно. Вот в чем дело. Так что идите и оставьте меня в покое.

Я и прежде обращал внимание, что, когда тело корчится от боли, сознание проясняется и мозг начинает активно работать. Это время необходимо использовать. Тратить его попусту — преступно.

— Ты видел кожу Чико? — спросил он.

— Несколько раз, — спокойно и даже довольно небрежно откликнулся я.

— Твоя в таком же состоянии?

— Я не смотрел.

— Ну вот, ты и рассердился.

— Да, — проговорил я. — Ложитесь спать.

Когда он ушел, я сел и живо припомнил весь обрушившийся на меня кошмар.

Это уж слишком, как сказал бы Чико.

Слишком? Почему?

Чарльз снова спустился в гостиную в шесть часов. Он по-прежнему был в халате и показался мне совершенно невозмутимым.

— Ты еще здесь? — проговорил он.

— Ага.

— Хочешь кофе?

— Лучше чай.

Он вышел и вскоре принес две большие чашки. Одну из них поставил на столик прямо у дивана, а сам сел со своей чашкой в кресло. Он не отрывал от меня глаз, но их взгляд был невыразительным.

— Ну, как? — осведомился он.

Я вытер лоб.

— Когда вы смотрите на меня, — нерешительно начал я. — Нет, не сейчас. Интересно, что вы во мне видите?

— Ты же сам знаешь.

— Вы видите мои страхи, сомнения, стыд, сознание бесполезности и неприспособленность?

— Конечно, нет. — Кажется, его изумил мой вопрос. Он отпил глоток чая и серьезным тоном проговорил: — Ты никогда не выказывал таких чувств.

— У каждого человека есть внешний и внутренний мир, — отозвался я. — И они могут не совпадать.

— Это, что, окончательный вывод?